Смерть или слава - Владимир Васильев

И я сразу вспомнил, где видел этот странный угловатый шрифт. На той самой шкатулке, которую откопали мои ребятишки на острове и в которой нашелся проклятущий пульт. Только тогда на шкатулке возникла другая надпись. «Смерть или слава.» А тут – «Добро пожаловать, капитан.» К чему пожаловать? К славе? Или к смерти?

– У! – сказала Юлька, неотрывно глядя на надпись. Оказывается, она уже некоторое время стояла рядом. – Это за тобой, дядя Рома?

Я вздохнул. Черт меня побери, если пульт с красной кнопкой, корабль-гигант, из-за которого у Волги и началась вся кутерьма, и вот эта летающая штучка никак между собой не связаны!

Связаны, конечно. Но с некоторых пор, дядя Рома, ты тоже со всем этим связан. А значит, если сделал первый шаг, придется делать и второй. Подняться по этой непонятно как держащейся в воздухе лесенке и нырнуть в приглашающе распахнутый люк. Что бы там не крылось.

Да и что особенно страшное может крыться там, в чужом кораблике? После опустошенной Волги, после распыленных на атомы космолетов – что может показаться тебе, Роман Савельев, настолько страшным, чтобы как следует испугать?

И я, огибая неподвижные машины, пошел к краю стоянки. К низкой символической оградке. Спутники – в некотором отдалении – последовали за мной, напрочь позабыв о красавце-«Урале». Не смотрелся «Урал» рядом с этой незнакомой, но несомненно совершенной машиной. Как не смотрелся бы рядом с «Уралом» древний паровоз братьев Черепановых.

Я одолел три ступеньки, когда далекий гул возвестил о приближении чужих. В ничем не нарушаемой (если не считать наших шагов) вечерней тиши он звучал отчетливо и открыто, и оттого казался особенно зловещим.

Впрочем, он и был зловещим, ибо что еще кроме зла могли принести людям инопланетяне? У нас было время в этом убедиться.

«Начинается!» – подумал Шшадд и от этой мысли чешуйки на всем теле у него встали дыбом.

Кинжальные вееры нетленных надвигались с угрожающей быстротой. Пронзительно верещал сигнал общей тревоги – долго, и лишь когда центральный веер принялся перемалывать подвижную сеть рейдеров азанни сигнал смолк. А битва началась.

Шшадд чувствовал, что она будет недолгой. Он не ошибался.

Каждый крейсер сат-клана отстрелил облачко малых кораблей, и перед каждым крейсером сгустилась своя малая оборонительная воронка. Силовые поля сплетались в сплошной непроницаемый щит – непроницаемый до тех пор, покуда у флота свайгов хватит энергии.

Флагман дал первый залп – области нелинейности одна за другой стали вспухать по самой границе веера, и адмирал Шшадд видел как нетленные задевали эти области или целиком влипали в них по мере движения веера, и один за другим светящиеся коконы схлопывались в пятнышко абсолютного мрака, чтобы через мгновение обратиться в неорганизованное вещество, а значит – во взрыв. Флагмана поддержал весь клин, и веер нетленных быстро стал щербатым.

К сожалению, лишь с самого края.

А потом на воронку свайгов обрушился удар врага. Часть крейсеров клана заволоклась ослепительно-белым заревом и генераторы силовых полей едва не захлебнулись от перегрузки – поток губительных излучений невероятной мощи обрушился на остатки клина. Премьер-адмирал Ххариз Ба-Садж торопливо перестраивал свои корабли, пытаясь сохранить видимость строя и удержать общий щит целым.

Чуть в стороне начала рваться на части сеть азанни, захлебываясь взбесившейся энергией, одна за другой ныряли в черноту небытия боевые сферы Роя, остервенело поливали беспорядочными залпами край дальнего веера нетленных уцелевшие корабли цоофт…

Центральный веер нетленных на миг замедлился, и стал величаво разворачиваться. Свет далеких звезд мерк в сиянии тысяч коротких черточек; черточки образовывали гигантский треугольник с разлохмаченными краями. Но цельности треугольник не потерял, несмотря на все усилия объединенных флотов союза.

Развернувшись, треугольник возобновил движение в сторону пересобранной на скорую руку воронки свайге.

Адмиралу Шшадд Оуи оставалось жить считанные мгновения, лишь до того момента, когда веер нанесет второй массированный удар и крейсер адмирала, пытаясь прикрыть флагмана, попадет под один из всплесков и большею частью обратится в ничто, а тот жалкий обломок, что останется относительно цельным – раскалится до температур, несовместимых с органической жизнью, и станет медленно дрейфовать прочь от битвы, к местному светилу, чтобы рано или поздно погибнуть в неистовом температурном пике его короны.

Так и не пришел адмирал Шшадд Оуи к своей почти сформировавшейся мысли – главной в его жизни – хотя не хватило ему самого последнего шага.

Внутри чужого кораблика было светло. Словно снаружи – свет ничем не отличался от дневного. Взору открылся маленький тамбур с четырьмя дверьми. Над каждой виднелась отчетливая надпись, все тем же угловатым шрифтом: «Двигатели», «Багажник», «Санузел» и «Рубка».

Я выбрал рубку.

Едва я приблизился, дверь исчезла. Точно так же как в борту корабля в ней вдруг образовалось отверстие, которое расползлось и поглотило преграду. Передо мной открылся овальный люк, почти неотличимый от люков на моем «Саргассе». У меня невольно кольнуло где-то в области сердца.

Два кресла перед подковообразным пультом. Вогнутая передняя стена – не стена вовсе, а обзорник. Впрочем, моим чувствам показалось, что стена просто прозрачная. Сбоку от входа высился узкий шкаф; как раз когда я вошел в рубку его створки сами собой приглашающе распахнулись.

Я подошел. Внутри я увидел нечто вроде вмонтированного в шкаф скафандра. Откуда-то из недр шкафа к спине и затылку шлема тянулись пучки телесного цвета проводов. Странные это были провода – почему-то они не вызывали никаких ассоциаций, связанных с электричеством.

– Ух ты! – восторженно вздохнул над ухом Костя Чистяков. Я резко обернулся – мои спутники, конечно же, были здесь. Юлька отчаянная недоверчиво озиралась перед самым пультом, Смагин и Янка держались за руки и неотрывно глядели на стену-экран (а точнее, на приближающуюся пару пятиугольных штурмовиков). Чистяков, как и я разглядывал внутренности шкафа.

«Что это такое, тысяча чертей?!» – подумал я сердито и осторожно коснулся поверхности скафандра. Наощупь он был ни теплым, ни холодным, и почему-то мне показалось, что я коснулся человеческой кожи. Я ожидал, что это касание вызовет неприятные ощущения, но вдруг мне отчаянно захотелось погладить этот странный материал, потрогать шлем, заглянуть внутрь скафандра и – капитан я или нет? – даже надеть его. Не вынимая из шкафа.

Осмелев, я развел в стороны «полы» скафандра и заглянул внутрь.

Костя присвистнул; я невольно покосился на него. Впрочем, я и сам едва удержался от удивленного восклицания. То, что походило на скафандр, на деле оказалось живым организмом, потому что я увидал самую настоящую плоть, сочащуюся сукровицей, увидел синеватые прожилки и ветвистую паутину сосудов.