Кладоискатель и доспехи нацистов - Юрий Гаврюченков

«Камуфляж капрала Папича» продолжал разматываться. Наконец Вован сдернул его. Лицо у парня было неестественно вывернуто к спине. Смерть наступила не от пули: упал вниз головой и сломал шею. Он был высокий и светловолосый.

Я ощутил озноб. Человека этого я знал. Более того, чуть было не зарубил мечом в собственной квартире. У моих ног лежал альбинос: полноправный представитель «Светлого братства», возможный потомок великих выходцев из легендарных северных земель. Без сомнения, это был он, только рубиновые кроличьи глаза помутнели и стали коричневыми.

Нас преследовали настоящие немцы.

— Отвоевался, засранец, — нервно выдохнул Аким, одновременно гордясь и боясь своей победы. Не каждый же день приходится убивать человека. Мне приходилось. Я знал, что ничего хорошего в этом нет.

— Надо сваливать, — хмуро буркнул Пухлый. — Димон совсем на измены сядет, когда увидит.

Неуловимая глазом черная нитка простегнула тело Акима насквозь. Гулко раскатился по лесу выстрел. Мы повалились на землю все вместе: я, отбросив СВДУ, ничком; Пухлый, выставив автомат, приткнулся за труп «светлого брата»; а Акимов — навзничь.

Мы лежали, не поднимая головы, стараясь угадать, где примостился стрелок. Акимов начал хрипеть. Рукавом он терся о мою щеку. Пуля ударила его рядом с сердцем. Из открытого рта рвался протяжный предсмертный выдох. Меня стало трясти от отвращения.

Пухлый медленно отползал за дерево.

— Ка-ка-ая су-ука! — прошипел он.

Я тоже заскользил на брюхе, волоча за ремень трешку. Аким наконец-то замолк.

— Второй снайпер, — сообщил Пухлый. — Был где-то поблизости.

— Что будем делать?

— Снимать штаны и бегать!

— Понял.

Примерно так и поступили. Не снимая штанов, встали на четыре кости и прыснули в кусты со скоростью тараканов.

— Сука! Сука! Сука! Сука! — порыкивал Пухлый, проламываясь сквозь заросли.

Я бежал на четвереньках в кильватере, винтовка цеплялась за все подряд — лесная почва изобиловала торчащими корнями и корягами.

Оттарабанили метров двести с гаком. Я рассадил колени до живого мяса, угодил рукой в заячье говно и разорвал камуфляж.

Подняться осмелились только на безопасном от стрелка расстоянии. Резво порысили, глядя под ноги, чтобы не задеть натяжник или другой сюрприз, коими нынче изобиловала Синява. К реке больше не приближались. Наши следопуты остались далеко в стороне. Наверное, услышали стрельбу и теперь настороженно прислушиваются к каждому шороху. Придется им подождать — нас более занимал вопрос спасения собственной задницы, поэтому мы описали большую дугу, чтобы обойти возможных снайперов и прочих охотников за человеческими головами.

Собственно, охотились-то всего за одной головой — моей. Вернее, за Доспехами Чистоты, а голова прилагалась в качестве дополнения. Только откуда «Светлое братство» прознало, что я отправился на маневры? Насчет Синявино я ничего Стаценко не говорил. Значит, стукачи исключались. О моей поездке знала только Маринка. Как «братья» могли вызнать у нее?!

Работающий в бешеном режиме мозг порождал ужасные сцены допросов. Белокурые бестии ради достижения великой цели способны на все. Выходит, братству так нужны Доспехи, что в район моего предполагаемого местонахождения отправилась розыскная экспедиция. Общество всерьез вознамерилось разделаться со мной и Борей. Заодно натаскать молодежь. Пусть набирается боевого опыта, необходимого для грядущих великих свершений. Желающие пойти на воинскую службу получили ее. Задача простая: одного захватить, остальных уничтожить. Глухомань позволяет творить что угодно. Все-таки настигли меня и здесь! Но каким образом проведали о моем трофейщицком турне? Как найти дачу Пухлого, знала лишь Маринка. Я ей рассказал. Что они сделали с моей женой?!!

Так я зацикленно гонял мысли, пока мы давали крюка, огибая все возможные засады. Вышли на дорогу. Ухабистая полоска твердой засохшей грязи змеилась через лес к разрушенному мосту. Где-то неподалеку от него тихарятся обалдевшие наши и рыщут немцы. Было искушение бросить своих на произвол судьбы — вдвоем удрать легче. Я чувствовал, что и Пухлый думает так же, но, подобно мне, боится в этом признаться.

Посему мы молча пылили на выручку своим. Уже взошло солнце, стрекотали гадские птички, заглушая вкрадчивую поступь преследующего нас врага.

Но на врага мы набрели сами, вернее, на бывшего врага. За очередным поворотом нашему взору открылась развесистая сосна с обломанной вершиной. Наискосок от нее, шагах в пятнадцати дальше, у другого края синявинского хайвэя накренился в кювете мотоцикл. Знакомый красный «Урал» с коляской, покарябанный нашими пулями. Его хозяина мы обнаружили перекинутым через толстую горизонтальную ветку, растущую вдоль дороги на высоте метров двух. Он свисал с нее как тряпка. Хвойная подстилка внизу превратилась в заскорузлую бурую корку. Над нею и над лесником кружились радужные навозные мухи.

— Немцы охамели, — сказал Пухлый.

Я внутренне содрогнулся, до того точно угадал он национальную принадлежность шастающих по Синяве карателей. Закрадывалось подозрение, не знает ли он чего о моих отношениях со «Светлым братством»?

Сам я об этом никому из трофейщиков сообщать не собирался. Еще чего доброго свяжут и сдадут вместе с Доспехами — своя рубашка ближе к телу. Попадать же в «братское» гестапо мне было несколько рановато.

Наученные горьким опытом, мы осмотрелись и прислушались, прежде чем подошли к покойнику. Убедившись, что опасности нет, Пухлый быстро залез на дерево и скинул жмурика. Тот глухо стукнулся о землю. Воздух загудел от роя взвившихся падальщиков. Пухлый спрыгнул и перевернул тело на спину. В нос шибануло вонью протухшего мяса.

День начинался с трупов. Причем с трупов людей знакомых. Это было испытание не для слабонервных. Впрочем, жизнь закалила меня. Даже вызванное стоном умирающего Акима отвращение понемногу забывалось.

Морщась, я склонился над лесником. Он долго висел вниз головой. Борода облепила лицо. Вдобавок оно было залито толстым слоем крови. Разобрать предсмертную гримасу не представлялось возможным, но бугры вытаращенных глаз свидетельствовали, что смерть была мучительной.

Раздвинув хворостиной одежду, мы обнаружили на теле длинный разрез. Он начинался от середины груди и заканчивался под нижней челюстью. Из распоротого свитера торчали светлые обрубки ребер.

— Так с лесником мог поступить только тот, кто сильно его не любил, — заметил я, — или давно его знал. Что, в принципе, одно и то же.

— Чисто по жизни, я бы тоже так сделал, — признался Пухлый.

— Чем это его ебарезнули? — покосился я на страшную рану.

— Ножом.

— Ножом так вспороть? — не поверил я. — Это ж сколько силы надо приложить?

Пухлый выразительно глянул на дерево.

— Прилично, чтобы затащить его на сосну. Лесника распластали, когда поднимали на ноже.