Первая мировая в 211 эпизодах - Петер Энглунд

Ближе к вечеру де Ногалес заметил дым, спиралями “поднимающийся к свинцово-желтому небу”. Фронт совсем близко. Они добрались до места, где надо пересесть с парохода на сухопутный транспорт. Здесь он смог увидеть винтики гигантского аппарата, приводящего в движение войну. В большинстве армий требовалось до пятнадцати человек, которые работали за линией фронта, обеспечивая снабжение одного солдата.

За последние пятьдесят лет оружие претерпело огромные изменения, стало более смертоносным, но при этом транспортные средства остались прежними. В этом одна из важнейших причин того, что война часто застопоривается, останавливается, топчется на месте. Когда поезда прибывают к месту назначения, армии передвигаются дальше точно так же, как во времена Цезаря или Наполеона, то есть при помощи мускульной силы, заключенной в ногах человека или спине лошади. Но все более усложняющаяся организация требует больше снаряжения, а все более точное оружие — больше боеприпасов[151].

Исход большинства военных кампаний — особенно если они разворачиваются за пределами Западной Европы, с ее разветвленной сетью железных дорог, — решает не столько тактика, сколько логистика. Пусть даже солдаты отважны и оружие у них самое современное, они проиграют, если транспортный аппарат, призванный их обеспечивать, слаб или неразвит. Военный конфликт все более вырождается в экономическое состязание, в войну заводов и фабрик. Именно логистика была слабой стороной османской армии.

За время службы де Ногалес столкнулся со множеством примеров бессилия и коррумпированности в османских войсках, но на фронте в Месопотамии были мобилизованы все имеющиеся силы. И то, что увидел де Ногалес, когда его пароход приблизился к берегу, действительно впечатляло. Нельзя было усомниться в серьезности и энергичности происходящего. Вместе с тем самой сцене присуще нечто вневременное.

Де Ногалес провел ночь на борту закопченной и пробитой пулями “Файрфлай”, английской канонерки, попавшей в руки турок после боев при Умме, около двух месяцев назад. Противоборствующие стороны держали на Тигре небольшие флотилии с тяжелым оружием, чтобы обеспечить себе безопасное снабжение. Ведь для обеих армий река, навигацию по которой в этом году существенно осложнила засуха, была артерией жизни.

Время от времени слышался слабый рокот далеких взрывов. Где-то у горизонта от пальмовых рощ поднимался густой дым. Там находился Эль-Кут и его осажденные защитники.

♦

Один из таких защитников в окруженном городе — Эдуард Мосли. В настоящее время он болен, у него дизентерия. Этим утром пробуждение стало просто ужасным. Помимо неизбежной диареи, у него разболелись крестец и голова, поднялась высокая температура. Врачи рекомендуют лишь одно — диету. Комментарий Мосли: “С таким же успехом они могли бы порекомендовать морское путешествие”. В Эль-Куте постепенно, но неумолимо сокращаются запасы продовольствия. Те, кто любой ценой хотел избежать больничной койки, пытались держаться на ногах при помощи опиума или других снадобий, например, смеси касторового масла и chlorodyne, известного болеутоляющего препарата со вкусом мяты, в состав которого входили опиум, каннабис и хлороформ[152].

Обстановка в Эль-Куте остается неизменной. Все ждут подкрепления. Некоторые охвачены нетерпением, другие более сдержанны, почти апатичны, теряют надежду на скорое спасение. Называют их в шутку siegy или dugoutish[153]. Кольцо блокады все сжимается. Сегодня их бомбил вражеский самолет. Мосли: “Круг замкнулся. Нас обстреливают со всех сторон, даже с воздуха”. Сегодня всех потрясла новость о том, что дома, в Великобритании, люди ничего не знают о происходящем в Месопотамии; полагают, что корпус впал в какую-то зимнюю спячку”.

Мосли отмечает в своем дневнике:

92.

Понедельник, 14 февраля 1916 года

Крестен Андресен сидит в Монтиньи и думает о мире

То ли зима, то ли весна. Покрытые льдом лужи. Светло-коричневые краски ландшафта. Уже несколько месяцев продолжается затишье, и он этому рад. Андресен успел побывать на передовой, но он там не воевал, а копал. Днем они прятались в каком-нибудь подвале, прислушиваясь к разрывам снарядов; ночью отправлялись на линию фронта и все рыли, рыли. Позиции расширяются и углубляются, и вид этих многокилометровых окопов с пухнущим проволочным заграждением не столько впечатлял, сколько наводил тоску. Он говорил другим и самому себе, что невозможно достичь какого-то решения силой оружия, — чем больше проходит времени, тем надежнее укрепляются оборонительные рубежи. Он также слышал, что немецкие и французские солдаты заключили нечто вроде молчаливого соглашения: просто оставить друг друга в покое, пока есть такая возможность. Тем не менее то и дело вспыхивали жестокие бои, которые, впрочем, так же быстро заканчивались, — логика событий оставалась для него непостижимой.