Царь Гильгамеш - Дмитрий Володихин

Самообладание вернулось к дочери Барса. Она позвала служанку и, когда та подошла, ровным голосом перечислила ей все предметы свадебного наряда, понадобившиеся именно здесь, именно сейчас. Но прежде всего прочего правительнице потребовалось омовение. Что? Да, прямо здесь. И прямо сейчас. Немедленно. Да, в зале Суда!

Аннитум принесли все необходимое. Служанка сняла с нее одежды, приличествующие царевне как воину, и очистила ее тело мыльным корнем. Затем омыла его чистой колодезной водой, щедро умастила кунжутным маслом и драгоценный составом из Мелаги, от которого вокруг распространилось благоухание чужих, но прекрасных цветов. Вода пролилась на пол, выложенный серым с желтоватыми прожилками горным камнем, никогда прежде не знавшим омовений…

Служанка трижды обернула девственное лоно царевны платком тонкой льняной ткани, привезенной яз страны Маган. Его последним совлекает супруг с тела жены… Поверх платка легла длинная юбка из белого полотна — до щиколоток, а плечи обнял такой же длинный белый плащ из овечьей шерсти, скрепленный ровно посредине костяной заколкой — так, чтобы грудь и живот закрыты были до урочного часа; но лишь придет срок, и одно краткое движение пальцев обнажит их. И юбка, и плащ оторочены были темно-синей бахромой.

На шею Аннитум служанка возложила три нити бус — из небесного лазурита, холодного белого серебра и цветущего золота. Царевна, поколебавшись, велела против всех свадебных обычаев добавить бусы из алого пламенеющего сердолика, очень короткую нитку, такую, чтобы кашли камня перечеркивали ей горю. Служанка, до того смотревшая на госпожу удивленно, тут взглянула со страхом… К нижней, самой длинной нити — из золота — прикреплен был золотой же диск с литым изображением львицы, играющей со львом. Подарок отца.

Искусные руки расплели две косицы, и длинные черные волосы царевны легли на белое полотно плаща. Служанка убрала их жемчужными нитями, синими лентами и золотым обручем, с которого на тоненьких цепочках свисали фигурки зверей, птиц и рыб: баран и медведь, карп и орел, волк и бык, онагр и кот. Потом она подвела глаза Аннитум черным сурьмяным порошком и уже задумалась было, чем бы сделать ее кожу белее: тут ведь есть четыре испытанных способа… Но потом присмотрелась получше и оставила эту мысль — госпожа и без того была бледнее воды в полнолуние.

— Все? — спросила Аннитум.

— Да, мать и правительница, да подарит тебе Творец детей, здоровых и крепких… Не придется ли наказывать мой язык за дерзость, если я спрошу об имени того…

— Придется.

У нее не получилось стать невестой Асага, так пусть смерть станет ее супругом.

Аннитум подобрала с пола свой клинок, села в кресало правительницы и выгнала служанку. Так просидела она в этом кресле, не шевелясь, до захода солнца. Потом снаружи послышался шум, больше шума, очень много шума…

В этом наряде она скрестила свой меч с мечом гутия, простого воина, первым пробившегося в зал. И покатилась по каменному полу, роняя золотые бусинки и захлебываясь кровью. Аннитум осталось одно мгновение жизни, и она прошептала: «Асаг».

Тот, кого она звала в свой смертный час, сделал даже больше, чем обещал. Он забрал у чужаков три жизни. И только потом на живот ему, раненому и обезоруженному, сел Сарлагаб с кремневым ножом в руке. Чуть помедлил — разглядывал побежденного врага. И в глазах у него стояло равнодушие — столь холодное, что ни одно человеческое тело и ни одна человеческая душа не способны выдержать такого холода… Асаг как будто на миг проник в мысли Сардагаба. Тому требовалось, по обычаю, вырезать сердце у человека, из-за которого погиб его отец. Да и у воинов это прибавило бы уважения к новому царю. Сарлагабу не хотелось возиться — разбить бы череп безо всяких затей, вот дело… Но… ладно, придется повозиться. Владыка гутиев поерзал, устраиваясь удобнее, и Асаг получил немного времени. Самую малость. Он успел мысленно обратиться к Аннитум: «Ты, любимая… У меня так болит голова!» А потом просто позвал Творца на помощь. Душа скоро покинула измученное тело эбиха.

* * *

Насколько месяц таммэст был нестерпим, настолько же беспощаден оказался месяц аб, пришедший ему на смену. Немилосердней солнечный дождь губил счастливую землю Алларуад.

А царь Бал-Гаммаст сидел в разоренном Уруке, принимал на ложе своем женщин Полдня и не щадил мужчин, возводивших городские стены. Он всем своим существом «прислушивался» к жару за стенами дворца, и казалось ему, будто именно этот гибельный зной почувствовал он в ночь, когда умер Донат Барс. И не сам ли он выпустил гаев солнца на волю, отвергнув мольбы мертвого царя Маддан-Салэна?

Бал-Гаммаст ждал вестей, и вести приходили к нему — одна другой страшнее.

Несокрушимый Рат Дуган, неизъяснимым образом всегда знавший, где у неприятеля слабое место, куда направить решающий удар, отступал, огрызаясь, от стен Эреду. С шестью тысячами ратников он не мог совершить ничего достойного и уж тем более не мог взять главный город суммэрк, сердце мятежа. Эбих едва сдерживал орды суммэрк. По словам из его донесения выходило: если Лан Упрямец не возьмет Умму в ближайшее время, остановить их будет очень трудно. Царству надо готовиться к великому нашествию этого народа… 1-й день месяца аба.

Медведь Лан, Упрямец Лан, стоит под стенами Уммы с тремя тысячами ратников. Этого слишком мало, чтобы взять город, к тому же у него нет им одного из черных. А войти в гордую Умму надо, ох как надо. Сейчас именно она — ключ ко всей позиции в обезумевшем от зноя краю Полдня. Упрямец готовится к последнему штурму, ему не хватит серебра и хлеба, чтобы совершить еще одну попытку… 4-й день месяца аба…

Стремительный Асаг погиб в Баб-Алларуаде вместе с царевной Аннитум и всем гарнизоном. Ворота Царства пали, и гутии просачиваются в коренные земли страны. Сестра мертва… Пусть она погублена собственной ошибкой, но разве от этого легче? Шестой день месяца аба.

Крепкий энси Шуруппака Масталан болен горячкой, ожидает кончины и прощается. Жалеет, что не смог стать другом юного царя… Одно его упование — на Творца, в которого лукавый эламит уверовал только на смертном одре. Седьмой день месяца аба…

Бал-Гаммаст делает все, что может. Не с тем ли он явился в старый Урук — удерживать этот край Царства на краю войны и разрушения? Он отправляет людей Дугану, хлеб — Упрямцу и лучших урукских лекарей — Масталану. Не находит слез — оплакать гибель Аннитум, не находит сил — и дальше брать в жены жаркую землю Полдня…

Ему снится бегун. Высокий, могучий человек с лицом, исполненным света. Он без устали бежит по песчаным барханам, и за спиной его зной сменяется дождем, трава лезет прямо из песка, разливаются реки.

Восьмой день месяца аба выпил вино сумерек. Рослые тени перестали быть клочьями и слились в одно большое одеяло, укрывшее землю. Люди вышли на улицы, открылись лавки, ремесленники, пробудившись от дневного сна, принялись за работу. Водоносы со своим драгоценным грузом отправились в ежевечерний обход кварталов. Каждый из них, с важным видом ступая по улицам Урука, тенькал маленьким медным молоточком но медной же тарелке и кричал: «Воды! Кому — воды? Свежей! Холодной воды! Воды-ы!» Корчмы наполнились гуляками. Не напрасно говорят: «Вечерами сикера течет быстрее…»