Царь Гильгамеш - Дмитрий Володихин

Бал-Гаммаст все молился Творцу о бегуне со счастливыми новостями. О, как ему нужен был бегун с полудня, как он жаждал узнать, что непобедимый Рат Дуган остановил суммарк!

И в тот день к нему привели бегуна. Наверное, самого нелепого изо всех бегунов земли Алларуад. Это был невысокий, коротконогий человечек. Черный, подобно купцу из страны Мелага. Какой-то тщедушный, похожий на маленькую птичку; плечи — как у мальчишки. Кожа покрыта волдырями: ему пришлось бежать днем и ночью, не думая об отдыхе, и Ууту, князь-солнце, вдоволь натешился с его телом.

«Должно быть, последний в древнем роду бегунов, — подумал Бал-Гаммаст. — Иначе как он сумел добиться своей службы с таким телосложением?»

Мэ бегунов — как раз посредине между реддэм и шарт. По давнему обычаю их считают шарт, учат службе таблицы и тростниковой палочки, а не копья и лука. Но усталость лишь они умеют превозмогать не хуже воинов.

— Отец мой государь Бал-Гаммаст! Шарт Ладдэрт привез тебе голос эбиха Лана. Позволь передать его.

Для человека, от усталости едва держащегося на ногах, бегун говорил на редкость складно.

— Я слушаю голос Лана.

— Отец мой государь Бал-Гаммаст… — Медлительные интонации эбиха как бы с трудом вытекали из глотки бегуна. — Гордый город Умма поражен оружием Царства ж очищен от мятежа Твое, государь, войско потеряло двести тридцать ратников. Семь сотен вражеских воинов сдались, положив оружие. Сын твой эбих Лан ждет приказаний.

— Слава Творцу, нас породившему! Я так надеялся, что мы все еще можем себя защитить!

Брови бегуна вскинулись в немом удивлении… Бал-Гаммаст, досадуя на собственную болтливость, хотел было отправить Ладдэрта к Пратту — пускай поест и отдохнет. Но прежде…

— Сядь… Нет, ляг… вон туда, на тростниковую циновку. Мне нужно еще немного твоей силы, сын мой шарт. — Ладдэрту на вид можно было дать тридцать солнечных кругов, или около того. Бал-Гаммаст поймал себя на том, что все еще не умеет без содрогания произносить положенные ему, как государю баб-аллонскому, слова «сын мой» или «дочь моя», обращаясь к любому человеку земли Алларуад, кроме брата… «Сыну его», агулану лекарей Урука, скоро девяносто пять солнечных кругов. А «отцу», соответственно, в пять раз меньше… И как называть собственную мать, царицу Лиллу, — тоже «дочь моя»?! Дурее кирпича-сырца выходит… Надо будет спросить у Мескана — Ты, вероятно, принадлежишь к древнему роду бегунов и ты получил свое искусство от отца, как тот от деда, а деда от прадеда… так?

— Нет, отец мой государь Бал-Гаммаст. Я первый в своем роду бегун. Мой родитель — торговец из Эшнунны, и дед был таким же торговцем. Но никто не добился богатства и никто не возвысился до звания тамкара.

— Тогда как ты оказался в бегунах при… таком сложении тела? Конечно, никому в Царстве не запрещено переменить искусство предков на иное занятие, но…

— Я… хотел увидеть всю великую землю Алларуад… от канала Агадирт до Страны моря, от лагашских болот до черных крепостей в пустыне на Заходе…

«То есть того же, чем я хотел одарить Саддэ. Просто так. Потому что она — моя Саддэ. Была — моя…»

— И еще я хотел стать кем-нибудь, отец мой государь Бал-Гаммаст. Я мог бы считать себя человеком, лишь совершив нечто важное, сослужив какую-нибудь важную службу, — продолжал бегун. И Бал-Гаммаст совсем уже было решился сказать ему: «Сегодня твоя служба совершена», но в последний миг удержал свой язык. Иногда люди значительнее, нежели могут показаться на первый взгляд. Не миновало и вдоха, как Ладдэрт подтвердил это:

— Твой отец, царь Донат, даровал мне землю и серебро, показав значительность моей службы. Но я не оставил искусство бегуна. Настоящий бегун должен иметь сильные ноги; сердце, не склонное к усталости; кожу, которой нипочем ни ветер, ни дождь, ни зной; память мудреца… ну… и еще он должен быть грамотнее любого другого шарт: кто знает, какие послания придется ему читать и запоминать наизусть, незнание какого языка подведет, незнание какой дороги умертвит… Мое тело плохо подходило для такой работы, моя голова — голова обычного небогатого торговца из глуши… Но если ты очень хочешь чего-нибудь, положись на силу воли. Тщедушие ей не помеха. Воля способна сделать из тебя желаемое, если ты не будешь щадить мясо, кожу и кости. Я стал бегуном. При царе Донате меня считали одним из десяти лучших во всем Царстве. Раньше я мечтал совершить нечто, теперь — оставаться тем, кто я есть, пока не оборвется моя мэ. Ответил ли я на вопрос, отец мой и государь?

— Да… — Этот человек нравился Бал-Гаммасту. Поистине, дух его должен быть тверже дикого горного камня, иначе как мог Творец из столь непригодного материала извлечь столь совершенный результат! В первый раз молодой царь ощутил в полной мере, сколь огромна принадлежащая ему власть. За одну блистательную ночь он мог даровать то, ради чего люди готовы повернуть всю свою мэ… — Теперь расскажи мне в подробностях, как пала Умма.

Ладдэрт помолчал немного, собираясь с мыслями. Попросил воды. Напившись, начал рассказывать:

— Молодую и богатую Умму брали рано утром, отец мой и государь. Солнце еще не взошло. Войска встали по местам, а эбих Лан собрал на холме всех реддэм, которым не надо было лезть на стены, бегунов, воинов охраны и держателей больших сигнальных барабанов. Он повернулся спиной к вражеской крепости и велел поставить перед ним водяные часы. Малый медный котел, подвешенный над большим медным котлом, так, чтобы вода из него стекала вниз тоненькой струйкой…

— Это устройство я знаю. Рассказывай о самом сражении.

— Да, отец и государь. Эбих Лан махнул рукой барабанщику, и тот подал сигнал к началу бою. Я был рядом и видел все: как и откуда шли воины, к какой стене приставляли лестницы, к каким воротам подтаскивали на глиняных катках таран, покрытый мокрыми кожами, как бились мятежники… А он не видел ничего.

— Упрямец? То есть… эбих Лан?

— Точно так, отец мой государь. Пока его ратники бились под стенами и на стенах, он ни разу не взглянул в сторону Уммы…

— Но почему, Ладдэрт?

— Тысячник, имени которого я не знаю, осмелился задать тот же вопрос Эбих Лан ответил ему. «Либо я вижу ход боя от начала и до самого конца силой моего ума, и тогда мы возьмем этот город, либо я не вижу его, и тогда мои глаза не помогут делу». Первый отряд в тысячу человек с лестницами и таранами, повинуясь сигналу, напал на старую Умму у Навозных ворот. Машины из глины, ивовых прутьев, жил и кожаных ремней бросали камни в защитников города. Но и нашим войнам приходилось трудно. По ним били из луков, обливали их кипящим маслом и нечистотами, сбрасывали на их головы чуть ли не целые дома. Со стороны Царства лучников оказалось совсем немного… Когда из маленького котла вода вылилась до последней капли, а потом котел был наполнен вновь и утратил половину своего содержимого, эбих Лан велел подать второй сигнал. И еще одна тысяча царских копейщиков двинулась к стене слева от Овечьих ворот, в том месте, где раньше удалось сделать пролом до половины ее высоты. Было всем нам ясно: эбих оттянул силы мятежников к Навозным воротам, а потом ударил в другом месте. И тут наших лучников оказалось мало… Вражеские стрелы ранили и убили великое множество копейщиков. Умме хватило воинов, чтобы защищать стену в двух разных местах одновременно… Вот вновь иссяк маленький котел, и опять наполнили его; вытекло же совсем немного, когда волею эбиха подан был третий сигнал. Всего одна сотня или, может быть, две ринулись к Храмовым воротам, где стена особенно высока и башни неприступны. Но, видно, это были лучшие воины, самые искусные и быстрые. Их обороняло столько лучников, сколько не было их у первых двух отрядов, вместе взятых. Все мы во второй раз подумали: ясен замысел эбиха! Здесь, у Храмовых ворот, никто не ждал атаки. Лучшие бойцы Уммы ушли отражать натиск царского войска в других местах… Остальные же и головы поднять не смела, хоронясь от дождя из стрел… Вышло все по воле эбиха Упря… Лана. Храмовые ворота держались недолго — забравшись на стену, наши копейщики распахнули их изнутри. Мятежники перестали биться и попытались спастись: кто-то спрыгнул со стены, покидая город, кто-то бежал к своему дому, видно надеясь скрыться в потайном подвале… Посмотрев на наши лица, эбих сказал: «Слишком просто! Проще, чем мне казалось…» Тогда тысячник, тот…