Странствие. Книга I - Григорий Исаев

могло бы потревожить там ни водную гладь, ни прибывших туда людей. На вершинах и склонах лежал снег. Вокруг озер возвышались величественные кресловины[41], на склонах которых также было много снега, годами слежавшегося под своим весом. Путники остановились у одного из озер. Натану это место напомнило театр — высокие стены гор окружали место стоянки буквой «С», будто величественные кавеи[42], на которых должны были восседать тысячи зрителей. Ощущение, что они на сцене, не покидало Натана до самого вечера.

Озеро было довольно большим, и чтобы его обойти вокруг требовалось не меньше получаса. Солнце посылало свои лучи, они ярко отражались и зайчиками сверкали на ряби, слепили путников. Они решили разбить лагерь у самого берега, но никому, кроме Натана, не было дела до лагерных забот. Ледяная вода горных озер чиста, как кристалл. Воду из них можно пить, не задумываясь о последствиях. Фин и Лотар скинули с себя всю одежду и с разбега прыгнули в ледяную воду. Холодный воздух и вода обволакивали их тела — бодрящая смесь, перезаряжающая организм. Эхо радостных вскриков смельчаков, преодолевших все преграды, и главный из них — страх, разносилось над озером. Эти мгновения были достойны того, чтобы о них можно было вспоминать в старости.

После того, как друзья покинули воду, над озером опустилась тишина и покой. Больше ничьи крики не тревожили окружающую природу. Не было ни звука, кроме тихих шепотов товарищей и ржания лошади, которая неожиданно для себя забралась так высоко в горы. Дымок от костра — единственное, что было чужеродным для здешних мест. Даже дрова были заблаговременно прихвачены с собой из долины. Фин знал, что на такой высоте трудно встретить даже кусты, а вместо травы тут и там были голые камни и столетний ягель, который хранил на себе следы всех, кто по нему когда-либо ходил.

На ужин была баранина, которую им любезно предоставили в Анхофе, а пили крепленное фруктовое вино. Под такое вино любой выложит свою историю за милую душу.

Лотар никому не сознался, что в тот момент, когда Фин произносил свою пламенную и воодушевляющую речь, он испытывал немой страх перед смертью. И когда он выбежал на поле боя и попал в самое пекло, ему было так страшно, как никогда ранее. Его поджилки дрожали, как нити паутины на ветру, и в то мгновение ему почудилось, что из него ушел весь дух. Он так и не нанес ни одного удара по кому-либо, ведь страх сковал его сердце и тело, и слабость не дала ему что-либо сделать. В гуще битвы он спрятался под телегу, где пробыл все время, пока сражение не утихло. Но сказать об этом своим друзьям он не посмел. Теперь ему было еще и стыдно, и стыд этот был продолжением страха. Лотар говорил себе: «Как я смею поучать кого-либо, если сам являюсь последним трусом, который уже дважды совершил оплошность? Как мне теперь исправиться? И как не поддаться своим повадкам вновь?» Совесть грызла Лотара, и он в смятении смотрел на своих товарищей. Он хотел быть в их глазах смелым героем, умным, сообразительным и честным, но понимал, что никак не соответствует этим меркам, и от того его боль становилась сильнее.

Его размышления прервали призывы его спутников присоединиться к ужину. Натан и Фин обсуждали вчерашнее побоище, и они не обратили внимание на то, что Лотар был постоянно погружен в свои мысли. Вино полилось по кружкам, а после и в животы, и сразу стало кому-то как-то веселее, а кому-то еще более горько.

Фин никогда не попадал в серьезную передрягу до этого. Он был под таким впечатлением, что не знал, как обуздать свой разум. Он побил нескольких стражников и сразил Тита. Вряд ли он знал, кто это был, потому что, если бы знал, то гордился этим до конца своих дней. Тит был великим воином, и Фину просто повезло оказаться в нужном месте. Фин впервые ощутил, как он близко был к смерти, как он рисковал своей жизнью. Под впечатлением от того, что он возможно был в шаге от смерти, Фин все-таки рассказал и свою историю:

— Горы — место прекрасное и очень опасное, — пробормотал он неожиданно даже для самого себя, будучи слегка навеселе. — В горах случается всякое. Я потерял мать в горах… Это было в детстве. — Его товарищи приковали свои взгляды к рассказчику. Началось неожиданное откровение. — Мы тогда путешествовали по весне всей семьей. С нами были мулы и слуги, везли всякую утварь, товары, на продажу. И вот мне вдруг стало очень плохо. Мы должны были тоже обогнуть горы, только Содраберг. Это те, что мы проходили перед Валлисом, но мой отец, увидев, как мне дурно, решился пойти напрямую через горы, чтобы скорее поспеть в ближайший город. Мать все время подгоняла отца, требовала, чтобы мы торопились, так как мне становилось все хуже. Мы поднимались выше и выше, и всюду были отвесные скалы. Содраберг на высоте стоит отвесной стеной во многих местах, и лишь в некоторых уголках его есть тропки да хоть какие-то уклоны. Но была ранняя весна, и на высоте погода лютовала. Ветер завывал так, что никакие волки не были нужны, а снег летел в лицо и, казалось, резал кожу, будто нож. Мы заплутали в метели и свернули не туда. Над нашими головами нависли снежные короны гор, и в какой-то момент одна обрушилась. Нас с отцом засыпало снегом. Он откопал меня и сразу принялся искать остальных, но никого больше найти так и не смог. Тропа была на уступе, который шел вдоль отвесной стены. Снег просто унес остальных в пропасть. Среди них была и моя мама…

Никто не думал, что за плечами Фина такая грустная семейная история. Натан решил поддержать друга и положил ему руку на плечо. Фин чуть заметно улыбнулся и продолжил:

— Теперь понимаете, почему я с такой неохотой иду в горы в это время? — спросил он остальных и, не дождавшись ответа, продолжил, — После того, как все это случилось, мы поселились в домике внизу гор. Отец открыл трактир, где мы с вами и познакомились. Он до сих пор тоскует по матери, я точно знаю. И я тоскую. Я думаю, что не охвати меня тогда лихорадка, мать была бы жива, и у нас была бы счастливая семья.

— Сынок, ты не можешь знать, как оно было бы, и не ты виноват, что тебя охватила лихорадка, — подхватил Натан, на что