Пропавшее войско - Валерио Массимо Манфреди

— Ты действительно считаешь нас такими глупыми? Думаешь, мы не усвоили урока? Будь спокойна: на сей раз ничего не случится.

И действительно, на встречу отправилась вся армия, поскольку размеры равнины это позволяли. Греки выстроились как во времена командования Клеарха — по пять рядов длиной двести шагов каждый, в полном вооружении, с начищенными до блеска щитами, в шлемах с гребнями, в сверкающих поножах, с копьями, острия которых словно пронзали небо.

Софос, Ксантикл, Тимасий, Клеанор и Агасий подъехали к противнику на расстояние, достаточное для того, чтобы вести переговоры. Софос держался немного впереди остальных.

Позади, в десяти шагах — Ксен, Ликий, Архагор, Аристоним… и Неон.

Еще дальше — маленький отряд конницы.

Напротив стояло многочисленное войско арменов — быть может, то самое, с которым мы сражались на Кентрите, а возглавлял его сатрап Тирибаз, в мягкой шапочке, с золотым мечом у бедра, с черной, тщательно завитой бородой, в окружении великолепных всадников.

Вперед выступил переводчик, идеально изъяснявшийся по-гречески — верный знак того, что он происходил родом из какого-нибудь города, стоящего на берегу моря, а следовательно, оно уже недалеко.

— Я говорю от имени Тирибаза, сатрапа Армении и ока Великого царя, человека, который помогает Артаксерксу садиться в седло. Тирибаз велит передать: не поджигайте деревни и дома, берите только необходимую еду, и мы пропустим вас и больше не станем нападать.

Софос обернулся и переглянулся с другими полководцами, спрашивая у них совета: все кивнули, соглашаясь, и грек подъехал к переводчику:

— Передай Тирибазу, сатрапу Армении, оку Великого царя, человеку, который помогает ему садиться в седло, что предложение нас устраивает и мы сдержим свое слово. С нашей стороны он может ничего не опасаться, но если сам намерен нарушить условия — пускай посмотрит на воинов, выстроившихся перед ним, и вспомнит: всех, кто нападал на них, ждало суровое наказание.

Переводчик кивнул, поклонился, после чего развернул коня и поскакал докладывать хозяину о результатах переговоров. Вскоре нам дали понять, что соглашение вступает в действие, и мы отправились в противоположную сторону, к северу. Армены не двинулись с места, а позже разведчики донесли, что они следуют за нами на расстоянии примерно десяти стадиев. Очевидно, что нам не доверяли.

Так мы шли несколько дней, все время поднимаясь вверх, и армены не отставали. Однажды утром я проснулась на рассвете и увидела картину, своей красотой поразившую мое воображение. Впереди насколько хватало взгляда, простирались горы, а над вершинами и бесконечными хребтами возвышалось несколько пиков, белоснежных на фоне ярко-голубого неба. На протяжении какого-то времени солнце освещало только их — они сверкали, точно драгоценные камни над громадой горы, все еще погруженной во мрак.

Пики источали розоватое сияние, сильное и чистое, словно состояли из эфира, — сокровища, сотворенные руками богов. Я заметила, что несколько юных воинов тоже любуются этим зрелищем, с таким же точно восхищением и удивлением. А Ксен спал, утомившись от ежедневных трудов. Одинокие и прекрасные пики земли арменов не войдут в его рассказ, не займут своего места среди тесных рядов четких букв, которыми он заполнял свиток, становившийся все более объемным. Когда мой летописец проснулся, я указала ему на горы, но волшебство уже пропало.

— Это просто горы, покрытые льдом, в Греции такие тоже есть: Олимп, Парнас, Пелий и Осса, — но они, конечно, не такие высокие. Лед отражает свет подобно драгоценным камням. Скоро сама увидишь.

Он произнес это без какого-либо воодушевления.

Однажды вечером мы добрались до нескольких расположенных близ друг друга деревень, группировавшихся вокруг большого дворца. Каждая деревня стояла на холме, дома были каменные, с соломенными крышами, из груб в холодный воздух поднимались струйки белого плотного дыма. Лучи закатного солнца подкрашивали столбики дыма, зажигая их словно фонари. Тысячи таких строений расположились на десятке холмов, рассыпанных по плоскогорью. А вот во дворце никаких признаков жизни не наблюдалось.

Воины разошлись, устраиваясь на отдых в домах, и нашли там в изобилии всяческие припасы: пшеницу, ячмень, миндаль, сухие фрукты, изюм, выдержанное вино, сладкое и крепкое, соленую и копченую баранину, говядину и козлятину. Обильный край.

Мы с Ксеном и слугами заняли массивное строение, высившееся у края первого холма. Это оказался то ли склад, то ли коптильня, но вполне пригодная для жилья, и Ксен предпочел остаться в ней, потому что там тоже был очаг и при этом нам не пришлось делить помещение с другими людьми.

Я разожгла огонь и стала готовить; никогда не забуду то ощущение покоя, уюта и расслабленности, что возникло у меня во время тихого ужина с любимым мужчиной — в чудесной земле, в волшебном месте, о существовании которого даже не подозревала. А потом…

Снег!

Я прежде никогда не видела его, хотя и знала, что это такое. Торговцы, следовавшие через Тавр зимой, рассказывали о нем нам, детям, и мы внимательно слушали, но описание не шло ни в какое сравнение с тем, что разворачивалось теперь на моих глазах. Я открыла дверь и глядела на улицу, от удивления потеряв дар речи: отблески огня проникали наружу, освещая картину потрясающей красоты, доказательство величия природы и богов, обитающих в ней и принимающих различные формы в зависимости от времени года и места.

Бесчисленные белые хлопья, танцуя, падали с неба, мягкие и легкие, кружась в воздухе, и ложились на землю, становившуюся с каждым мгновением все белее. Образовался рыхлый, пушистый ковер, похожий на шерстку новорожденного ягненка. Струйки дыма, поднимавшиеся над домами там, вдалеке, уносили с собой отсвет огня питавших их очагов. Снег вызывал у меня чувство ошеломления, столь глубокое и сильное, что я не могу ни описать его, ни даже воскресить в памяти.

Несмотря на то что стояла ночь, над землей разливался свет — едва заметный, слабый, рассеянный и вездесущий, не дающий тени, но тем не менее можно было гулять и не заблудиться, различая все предметы и фигуры. Снежный покров делал мир светлее.

Кто знает почему, но в тот момент я подумала, что только белый плащ Менона-фессалийца мог бы сравниться по чистоте с этим полотном, цельность которого нарушали только чьи-то одинокие следы. Следы… то ли я видела их, то ли нет — быть может, мне померещилось.

Послышался лай собаки, и ее лесной собрат ответил воем из лесов, покрывавших горы, превратившиеся в белых спящих великанов; раздались голоса наших воинов, потом перекличка часовых, затем все смолкло.

Весь мир побелел — и небо, и земля, — и все погрузилось в полную тишину.

Спала глубоким сном у огня — яркое пламя горело всю ночь, распространяя мягкое, приятное тепло. Может быть, тишина, может, эта мягкая атмосфера подарили мне крепкий сон, или же сознание того, что я сделала правильный выбор, когда последовала за Ксеном: благодаря этому решению я приобрела богатейший опыт, узрела сказочные картины, зачарованные края, испытала чувство ярости и восторга, минуты мучительной нежности.