Первый блицкриг, август 1914 - Барбара Такман

«Его трудно поместить здесь, — признался он Мессими. — Я всегда был под его командой. Он все время бесил меня».

Это было откровением, проливавшим свет на личные отношения Жоффра и Галлиени, которым было суждено сыграть определенную роль в роковые часы перед битвой на Марне. После того как Жоффр отказался пустить его в свой штаб, Галлиени остался в Париже без дела.

Наступил долгожданный час, когда французский флаг вновь должен был взвиться над Эльзасом. Войска прикрытия, находившиеся в густых сосновых рощах Вогез, рвались в бой. Перед ними лежала надолго запоминающаяся картина гор с озерами и водопадами, сырым восхитительным запахом лесов, где густые мхи покрывали землю между соснами. Пастбища на вершинах холмов, скот, пасшийся на лугах, перемежались с участками леса. Впереди, сквозь туман, проступали розовые очертания самой высокой горы Вогез — Баллон-д'Эльзас. Патрули, которые осмеливались забираться на вершины гор, видели внизу, на потерянной территории, красные крыши домов, церковные шпили и крошечную блестящую линию Мозеля. В этом месте перейти реку вброд не составляло труда; она мелка и свежа, потому что рядом находились ее истоки. Белые квадраты с цветущим картофелем следовали за алыми посевами бобов и серо-зелеными, пурпурными рядами капусты. Стога сена, подобно маленьким толстеньким пирамидкам, нанесенным на холст кистью художника, усыпали поля. Земля вошла в зенит своего плодородия, щедро согретая ярким солнцем. Она была удивительно хороша, и за нее стоило сражаться. Неудивительно, что «Иллюстрасьон» в первом выпуске о войне изобразила на рисунке Францию в виде бравого солдата-фронтовика, восторженно поднявшего на руки прекрасную девушку — Эльзас.

Военное министерство уже напечатало для расклейки на стенах освобожденных городов прокламации с обращением к местному населению. Разведка с самолетов показала, что в этом районе можно было легко прорвать оборону противника — слишком легко, думал командующий VII корпусом генерал Бонно, опасавшийся «угодить в мышеловку». Вечером шестого августа его адъютант прибыл к генералу Дюбаю и передал ему мнение Бонно об операции в районе Мюлуза (Милхауза), которую тот считал «ненадежной и опасной». Командир корпуса тревожился за свой правый фланг и тыл. Дюбай выразил эти сомнения на совещании генералов третьего августа. Главный штаб посчитал их падением наступательного духа. Опасения командиров в начале операции, несмотря на их обоснованность, слишком часто оказывались замаскированным предложением об отступлении.

Согласно французской военной доктрине, захват инициативы был более важным, чем тщательная оценка сил противника. Успех зависел от боевых качеств командиров, поэтому, по мнению Жоффра и его окружения, осторожность и колебания, проявленные в начале наступления, ведут к катастрофическим последствиям. Главный штаб требовал начать операцию в Эльзасе как можно быстрее. Подчиняясь этому приказу, Дюбай позвонил генералу Бонно по телефону и спросил, все ли готово. Получив утвердительный ответ, Дюбай приказал начать наступление на следующее утро.

В пять часов утра седьмого августа, за несколько часов до вступления бригады Людендорфа в Льеж, VII корпус перешел через гребень Вогез, смел пограничные заставы и пошел в классическую штыковую атаку на Альткирк, город с четырехтысячным населением, расположенный на пути к Мюлузу. Альткирк был взят после шестичасового боя; потери убитыми и ранеными составили 100 человек. Это была не последняя штыковая атака войны, символом которой вскоре стали залитые грязью окопы, впрочем, они могли бы с таким же успехом стать и ее эмблемой. Выполненный в лучшем стиле и в духе устава 1913 года, этот штурм казался выражением «доблести», апофеозом славы.

Как сообщала французская сводка, наступил час «неописуемого волнения». Пограничные столбы, вырванные из земли, с триумфом пронесли по улицам города. Однако генерал Бонно, мучимый тревогой, не решался двинуться на Мюлуз. Раздраженный его медлительностью, главный штаб на следующее утро издал категорический приказ о том, чтобы Мюлуз в тот же день был взят, а мосты через Рейн разрушены. Восьмого августа VIII корпус без единого выстрела занял Мюлуз, примерно через час после ухода оттуда последних германских войск, отошедших дальше на север.

Французская кавалерия в сверкающих на солнце кирасах с султанами из черного конского волоса галопом проходила по улицам. Лишившись дара речи от ее неожиданного появления, люди сначала только смотрели на эту сцену, некоторые утирали слезы, затем их охватила радость. На главной площади состоялся большой парад французских войск, продолжавшийся более двух часов. Оркестр играл «Марсельезу» и «Самбру и Маас».

Красные, белые и синие цветы украшали пушки. Расклеенная на стенах прокламация Жоффра называла французских солдат «славным авангардом великой цепи реванша… на знаменах которого начертано «Право и свобода»». Из толпы солдатам бросали шоколад, печенье и трубки с табаком. Из всех окон махали флажками и платками, и даже крыши были усеяны людьми.

Однако не все радостно встретили французские войска. Среди жителей города было много немцев, поселившихся здесь после 1870 года. Один офицер, проезжавший через толпу, видел кое-где «серьезные и бесстрастные лица с трубками в зубах. Мне показалось, что эти люди подсчитывали нас». И действительно, некоторые из них вечером поспешно ушли из города, чтобы сообщить сведения о французских дивизиях.

Немецкие подкрепления, срочно переброшенные из Страсбурга, начали сосредоточиваться вокруг Мюлуза. Генерал Бонне, не веривший в успех операции с самого начала, сделал все возможное, чтобы предотвратить окружение. Когда утром девятого августа начались бои, его левый фланг у Серне держался мужественно и стойко, но части справа, слишком долго занимавшие позиции в секторе, где никто не угрожал, не смогли вовремя прийти на помощь своим товарищам. Главный штаб наконец счел необходимым отправить в район боев подкрепления, чего ранее так добивался Дюбай, и в район боев срочно выступила одна резервная дивизия. Однако к этому времени сложилось такое положение, когда для укрепления фронта требовалось по меньшей мере две дивизии. Сражение длилось почти сутки, и к семи часам утра десятого августа французы, отброшенные назад, под угрозой окружения вынуждены были отступить.

Унижение, перенесенное армией после хвастливой риторики коммюнике и прокламаций, рухнувшие надежды, лелеянные военными более сорока лет, не могли сравниться со страданиями местного населения, подвергнувшегося жестоким репрессиям. Власти, получив доносы немецких граждан, учинили расправу над теми, кто проявил слишком большой энтузиазм при встрече французов.

Отступивший VII корпус находился в десяти километрах от Бельфора. В главном штабе с новой силой разгорелась вражда между фронтовыми и штабными офицерами. Окончательно убедившись в отсутствии «порыва» у Бонно, Жоффр начал «рубить головы», чем особенно славился весь период его командования. Генерал Бонно стал первым из «лиможей» — так называли отстраненных от командования офицеров потому, что их отсылали сначала в Лимож, где они получали направления для прохождения дальнейшей службы в тылу. Жоффр сместил также командира 8-й дивизии и еще одного дивизионного генерала, обвинив их в «некомпетентности».