Корректировка - Вадим Ледов

я услышал стрекотание мотора мотоцикла. Возбужденно переговаривались два голоса, мужской и девичий. Потом меня подхватили с двух сторон, подняли с земли и потащили.

Глава 19

Майор Леонов из Обнорска позвонил в два часа по полудню, как и договаривались. Харин поднял трубку.

– Слушаю тебя, Петя.

– Александр Иванович, – голос Леонова был крайне взволнован. – Не нашли супостата. Весь тот район обшарили, ни тела, ни заявления. По отчетам ментов – крови много, а самого нет.

Твою ж мать!.. – Харину хотелось разбить трубку о телефон. Ничего поручить нельзя! Как теперь звонить самому? Ох, как не хотелось Харину этого делать, но куда денешься. И он позвонил и униженно попросил о встрече.

Встречу назначили на шестнадцать часов, на даче в Барвихе. «Волгу» Харин оставил дома, поехал один, без шофера, на скромном «Москвиче 407».

Дача самого была обнесена казённым зеленым забором, с проводом сигнализации поверху. Харин подъехал к воротам. Из КПП вышел прапорщик-гэбист.

– Документы.

Харин протянул удостоверение, в котором значилось, что он – консультант министра.

– Ждите, – буркнул прапор, забрал документ и скрылся в будке.

Через несколько минут он появился, отдал удостоверение и сказал:

– Машину поставьте на стоянку. Вас ожидают.

То, что ему не дали въехать на территорию – плохой знак. Шеф выражал свое недовольство. Ну что ж, будем держаться соответственно моменту – покаянно. В ту же секунду исчез Александр Иванович, барственно-номенклатурный деятель, завсегдатай дорогих московских ресторанов. Через проходную вошел Саша Харин – человек мелкий, незначительный, которого и не видно-то на фоне этого государственного благолепия.

У входа на территорию, в самом начале посыпанной красным гравием дорожки, Харина ждал референт, высокий человек с надменным лицом. Он не протянул руки, не здороваясь, процедил словно оказывал Харину величайшую милость:

– Следуйте за мной.

По тропинке, якобы заросшей, а на самом деле искусно выполненной художником-садоводом, они двинулись к беседке, построенной в стиле старых дворянских интерьеров. Тропинка эта, березовая аллея, беседка создавали иллюзию декорации к чеховскому спектаклю.

Сам сидел в беседке в кресле-качалке. Одет он был по-простому в светлую рубашку и брюки из легкой ткани, на ногах сандалии. Пил холодный «Боржом», в пепельнице дымилась сигара.

– Иди, Сережа, – сказал он референту.

Когда тот ушел, Сам выдержал паузу и предложил Харину сесть.

– С чем прибежал, Саша? Чем порадуешь?

– Дело в том… – начал Харин, но шеф перебил его.

– В том дело, – усмехнулся он, – что ты не смог сделать, то, что я тебе поручил. Так?

Харин молчал, судорожно размышляя: как и от кого шеф успел узнать о фиаско.

– Молчишь. Сказать нечего?

– Тело не нашли. Верно. Но крови было много. Может все-таки, он того…

– Много крови – это все слова, – опять перебил его шеф, – нет тела, значит нет стопроцентной уверенности. Поэтому слушай дальше и запоминай. Этот человечек, вернее силы, что стоят за ним, представляют серьезную проблему. Если они выйдут на тебя, за твою жизнь я не дам и дохлой мухи, помнишь, как говорил сверчок в Золотом ключике.

– Да что же это за силы такие, зломогучие? – посмел поинтересоваться Харин.

– Об этом тебе знать не надо. Тебе же лучше будет. Многие знания – многие печали. Раз дело не сделано, надо рубить концы. Устрани своего посредника.

– Шеф, это проблема, – забеспокоился Харин, – Сеня-Туз авторитетный вор… как потом делать дела?

– Ты дурак? Если ниточка потянется, следующим будешь ты, Саша, тогда вообще никаких дел не будет.

– Ладно, понял, сделаем. А тех в Обнорске, что?

– За Обнорск не беспокойся, там и без тебя зачистят.

* * *

С того страшного вечера, когда меня пытались убить, а потом я очнулся в своей комнате в настоящем, лежащим на полу, целым и абсолютно здоровым, прошло семь суток.

Портал не открывался уже семь дней подряд. Все семь вечеров не зажигалась полоска под дверью в маленькую комнату, и сама дверь не поддавалась на мои попытки ее открыть.

За эти дни я пережил целую гамму чувств или если хотите – градиент, от черного до белого. От, «ноги моей больше там не будет», до, «когда же откроется этот чертов портал и откроется ли вообще?»

Никто не давал мне ответ на этот вопрос. Жорж не появлялся и даже кота я больше не видел.

Неужели я так обосрался, что от моих услуг решили отказаться?

Причем, видимо в процессе починки, меня довольно здорово омолодили. Появилось огромное количество энергии, которое я не знал куда девать. Решил заняться спортом, купил спортивный костюм с кроссовками и начал бегать трусцой. На удивление, хорошо пошло. Я часами трусил по парку и стадиону и думал, думал, думал. Кто и за что меня пытались убить? Не попугать, а именно убить, жестоко и беспощадно. Как я спасся? Ведь раны были, очевидно смертельны, даже каждая по отдельности, а их было четыре. Они даже сейчас отзывались у меня фантомными болями хотя на боку не осталось никаких следов, даже намеков на шрамы.

Когда на шестой день моего вынужденного простоя заявилась Лера, чтоб узнать, как идет моя работа с её материалами, я выплеснул на неё (и в нее) все накопившиеся эмоции и чувства, а заодно и соответствующие жидкости организма. Проще говоря, залюбил её так, что ушла она от меня, по её словам, враскоряку, обозвав взбесившимся параманьяком.

К стыду своему, надо признать, что с её материалами – диссером и выписками из уголовных дел, я работал спустя рукава. Ознакомился бегло, отметив, что есть что-то интересное и перспективное, но самое главное, я не знал – пригодится ли мне это вообще.

На восьмой день позвонил Жорж.

Когда мы встретились он был необычно оживлен и радостен, долго тряс мне руку, будто встретил старого друга после долгой разлуки и, ничего не объясняя, сразу потащил в ближайшее кафе со странным названием для наших сухопутных мест «Морской волк».

– Заказывай, что хочешь, угощаю! – он по-барски махнул рукой, когда мы устроились за столиком, одни во всем зале, видать в наших краях моряков маловато.

– Что празднуем? – я не разделял его радостного настроения. – И откуда у тебя деньги?

– Отвальную! Аванс дали, – непонятно объяснил Жора. – Девушка, – обратился к официантке, – какой у вас самый дорогой коньяк?

– Кизлярский пять звезд, –