Запад-81 - Александр Викторович Горохов

добежали почти до Минска. Другие впали в отчаяние: всё пропало, гипс снимают, клиент уезжает. Это я обращаюсь к фильму «Бриллиантовая рука», чтобы самому не заразиться пораженчеством. Тяжело всё-таки переносится людьми вид рушащихся воздушных замков. А есть и такие, кто из-за уже пережитого налился лютой ненавистью к фашистам и готов, как когда-то выразился Злобин, грызть их зубами. Тоже плохо: боец должен действовать осмысленно, а не будучи ослеплённым ненавистью.

Радует то, что среди личного состава, перенёсшегося из будущего, исчезли шапкозакидательские настроения. Поняли, особенно после боёв под Липнишками, что немцы — враг сильный, ошибок не прощающий. И даже нас, обладающих столь совершенной боевой техникой, лупит, если зазеваемся. Самое же удивительное — в роте полностью пропали проявления «дедовщины». Нет, неправильно выразился. Полностью пропали отрицательные проявления «дедовщины». Вы спросите, неужели бывают и её положительные проявления? Конечно! Это когда старослужащий противопоставляет себя «молодому» с точки зрения опыта, подготовленности, проявляет заботу о том, чтобы тот подтянулся до его уровня. Название фильма «В бой идут одни старики» помните? Это ведь тоже «дедовщина», только в её положительном проявлении. И гоняют «деды» салабонов уже не ради издевательства и облегчения собственной службы, а чтобы поскорее передать свои знания и опыт. Тоже ведь поняли, что если «молодой» подведёт по неопытности, отдуваться придётся всем остальным.

То, что личный состав полка перенёсся из будущего, уже давно ни для кого не секрет. И вначале из-за этого были сложности. Наши несколько свысока относились к «местным», те идеализировали обычных пацанов, призванных на срочную службу, а потом разочаровывались в них. Но прошло и это. Теперь, после совместного участия в боях, все держатся на равных. И ценят только человеческие и боевые качества. В чём-то наши «местным» помогают, в чём-то «местные» нашим. И никто из бывших солдат Советской Армии не считает зазорным подчиняться толковому сержанту РККА, быстро освоившему премудрости боевых действий с использованием нашей техники. Война ведь — хороший учитель, вот люди и учатся быстро. А пуля или осколок снаряда не выбирают, кого убивать: солдата из 1981 года или красноармейца из 1941-го.

Лейтенант Алексей Вавилов, 7 июля 1941 года, 12:00, Верхнедвинск

Показ техники затянулся до самого вечера. Не высшему руководству страны, которое уехало достаточно быстро, лишь обойдя все «экспонаты», а специалистам-конструкторам. А тех от нашей техники просто отогнать невозможно было. В каждую мелочь вникали, хотя, к сожалению, сходились во мнении, что ни БМП, ни БТР при нынешнем состоянии промышленности СССР производить не в состоянии. А вот поскорее «произвести вскрытие» узлов и агрегатов этой техники рвались, создавая ассоциацию с паталогоанатомами, поглядывающими на всё ещё живого, но безнадёжного больного. Зная о дальнейшей судьбе доставленных в Москву образцов, выбирали для этого те, что находятся далеко не в идеальном состоянии, но всё равно жалко машины, которые скоро перестанут «жить».

Благодарность за проведение «показухи» мы получили, и я уже думал, что на следующее утро меня, как и отобранных для неё людей, владеющих дефицитными специальностями, начнут «распихивать» по командам, направляемым на разнообразные заводы и в КБ. Но не тут-то было. Дюжину офи… красных командиров, срочно собрали, погрузили в Зис-5 и отвезли на центральный московский аэродром. Оказывается, такой в это время находится в будущей городской черте, в районе метро «Аэропорт». Там и прояснили ситуацию: на Полоцк немцы развернули моторизованный корпус Четвёртой танковой группы Гёпнера, и наш полк срочно отправляю на фронт.

Самолёт ПС-84 это, я вам скажу, не Ту-154. Далеко не Ту-154. И не только из-за совершенно смешной скорости чуть меньше 300 километров в час. Хоть пассажирский салон, рассчитанный всего на 14 человек, и отапливается, но очень шумно. После реактивных авиалайнеров рубежа 1970−80-х действительно создаётся ощущение дикого примитива. Сиденья неудобные, никаких багажных полок и стюардесс. Как оказалось, нам попался не пассажирский вариант, в котором перевозится вдвое больше людей, а грузопассажирский. Но что за груз был в багажном отсеке, не знаю.

Садились на аэродроме в Боровцах, облетев стороной Дретуньский полигон. Но с высоты километра три всё равно видны эшелоны с боевой техникой, идущие в сторону Полоцка. Значит, полк уже начал выдвижение.

Как выяснилось позже, не начал, а уже закончил и даже занял позиции в районе населённого пункта Миоры, а по «железке» шли эшелоны какой-то дивизии РККА, перебрасываемой откуда-то из-под Москвы. Нас же ждут две «буханки», одна из нашего 297-го гвардейского мотострелкового полка, а вторая — из 120-й гвардейской дивизии. До Верхнедвинска едем вместе, а потом нам на левый берег Западной Двины, и ещё километров сорок.

Вчера утром 334-й мотострелковый и 335-й танковый полк 120-й дивизии уже вступили в соприкосновение с 8-й танковой дивизией 56-го моторизованного корпуса Четвёртой танковой группы. По сведениям от водителя, пока только с передовым дозором, но что было после его отъезда, он не в курсе. У нас же на момент выезда «буханки» за нами всё было тихо. Зато и противник нам достался знатный: дивизия СС «Мёртвая голова». Ну, и 290-я пехотная дивизия в придачу.

Когда наконец-то к концу дня доколыхались на «буханке» до места, я понял, почему ещё накануне было тихо: полоса наступления эсэсовцев для этого очень неудобная: сплошные болота в районе целой цепочки крупных озёр — Укля, Обстерно, Нобисто. Чтобы обойти эти болота и в Миорах выйти на прямую дорогу к Полоцку, необходимо забраться далеко на юг, чуть ли не до Шарковщины, либо уходить севернее, к Идолте, и уже оттуда вдоль железной дороги спускаться к Миорам.

Мост через протоку между озёрами Обстерно и Нобисто взорвали вчера вечером, отбив атаку авангарда эсэсовцев. А поскольку единственная дорога в обход озёр проходит всего в двух сотнях метров от моста, её сразу же закупорили артиллерийским огнём. Ради этого пришлось раскрыться, что тут фашистов ждёт не какой-то незначительный заслон, а что-то серьёзное: для реалий этого времени калибр 122 мм — минимум дивизионная, а то и корпусная артиллерия. Как, например, у корпусного артполка усиления 100-й стрелковой дивизии, отбивающейся в районе Шарковщины от подразделений 2-го армейского корпуса.

Но, несмотря на столь мощную огневую поддержку, там ситуация невесёлая. Если бы не внезапно ослабший натиск на их соседей с юга, 161-ю дивизию того же 2-го стрелкового корпуса, что позволило оказать помощь «сотой», её бы уже смяли.

Свой взвод в составе роты, занявшей оборону на перешейке между озёрами, я отыскал уже в сумерках. Доложился, ответил на вопросы офицеров о том, чем пришлось заниматься в столице, о том, каков из себя товарищ Сталин.

— Похож, похож на такого, каким его в кино показывают. Только я думал, что он ниже ростом.

— А он?

— Ну, примерно как Игнатьев, — кивнул я в сторону замполита. — Где-то под метр семьдесят.

Во взводе, зарывшемся в землю