Поглощенные Грешники - Сомма Скетчер

Я бросаю небрежный взгляд в сторону двери, где Анджело стоит, прислонившись к косяку, с таким же кислым выражением лица, как и его голос.

— В любом случае, я чуть не потерял их в птичьем гнезде твоей жены.

Рори расплетает косу и взъерошивает кудри.

— Завтра в это же время?

— К сожалению.

Я подмигиваю ее отражению, а затем бросаю ее резинку для волос на туалетный столик. Выражение лица Анджело сменяется весельем. Я чувствую, как оно преследует меня, когда надеваю куртку и наклоняюсь, чтобы почесать Мэгги за ушком на прощание. К тому времени, как он выходит в коридор, чтобы дать мне пройти, это самодовольство начинает раздражать меня.

— Лучше скажи это сейчас.

У него хреново получается прятать ухмылку за тыльной стороной ладони.

— Что?

— Какое бы остроумное замечание ты ни приберег до того момента, когда я буду на полпути вниз по лестнице, скажи его сейчас, пока ты в пределах досягаемости моего правого хука.

Он поджимает губы.

— Ни хрена я не собирался говорить.

— Хорошо.

Но этот ублюдок — лжец, потому что я в трех шагах от прихожей, когда его грубый голос преследует меня.

— Прошло уже три недели.

Я медленно останавливаюсь, уставившись на розовые блестящие сердечки, свисающие с люстры. Очевидно, Рори так весело провела время, украшая дом к Рождеству, что она приступает к празднованию Дня Святого Валентина на две недели раньше.

— Я в курсе, — выдавливаю я из себя.

— Три недели — долгий срок, чтобы быть подкаблучником, не так ли?

Раздражение скользит по моим нервам, но больше потому, что знаю, что он не ошибается.

Три недели пресмыкательства. Три недели прозябания в чистилище искупления, играя в игру, правила которой знает только Пенни. Три недели, проведенных с ней на свиданиях, платя сто долларов — плюс чаевые — за каждый поцелуй. Три недели смотрения на окно ее гостиной через дорогу всю ночь, каждую ночь, на случай, если она передумает по поводу того, чтобы не спать в моей машине.

Как ни странно, я бы солгал, если бы сказал, что ненавижу это. Блять, по крайней мере, в моей жизни прошло уже три недели с ней. Кроме того, я стал странно одержим желанием выяснить, что делает ее счастливой. С каждой красиво упакованной коробочкой, которую я ставлю на обеденный стол при свечах, я, затаив дыхание, наблюдаю, как она развязывает бант, надеясь, что это заставит ее глаза загореться так, что мой член станет твердым.

— Значит, Birkin не сработала?

Я оглядываюсь и вижу, что Рори присоединилась к мужу наверху лестницы.

— Которая? — ворчу в ответ. Кроме того, что я на грани сломать свой член от неудовлетворительной дрочки, единственное, что меня раздражает в жизни в режиме «подкаблучника», это то, что я еще не нашел то, что заставит ее глаза загореться. Нет, чертова Birkin не сработала. И следующие три тоже. И браслет от Cartier, и Мерседес Бенц, который собирает штрафы за парковку возле ее квартиры.

— Ах, на что только не пойдешь ради любви, а?

Мой взгляд ожесточается на брате. Он обнимает Рори за талию, в его выражении лица сквозит самодовольство, которое мне хочется стереть. Трудно поверить, что это тот же самый жалкий мудак, который с отвращением ухмылялся, когда за обеденным столом заходила речь о том, что он женится.

— Вот уж действительно, вижу наглядный пример. Наверное, ну, не знаю, когда тайно говоришь всем гостям за ужином, чтобы они не трогали индейку твоей жены, потому что она такая же розовая, как игровой домик Барби, а потом съедаешь половину и переживаешь приступ сальмонеллы, вместо того чтобы просто сказать ей засунуть ее обратно в духовку еще на сорок пять минут, — я прижимаю руку к сердцу, наслаждаясь тем, как опасно меняется выражение лица Анджело. — Вот это и есть настоящая любовь.

У Рори отвисает челюсть, когда она поворачивается к мужу.

— Ты сказал всем не есть мою индейку? — ее глаза переходят на мои. — Правда? Никто не ел мою индейку?

Я улыбаюсь ей и продолжаю двигаться к двери.

— Похоже, Габ был прав — я стукач.

К моему большому удовлетворению, умоляющие слова моего брата преследуют меня до самой подъездной дорожки. По крайней мере, я буду не единственным Висконти, пресмыкающимся сегодня.

Дорога до квартиры Пенни медленная и мучительная. Я попал в час пик, присоединившись к колонне машин, направляющихся в Лощину или Бухту. До того, как я встретил свою карту гибели, я бы просто ехал, как мудак, по обочине, по одностороннему движению, чтобы добраться быстрее. Но в наши дни есть большая вероятность, что если я так сделаю, то вообще не доеду.

Когда я подъезжаю к дому Пенни и мигаю фарами в ее окно, мне уже не терпится увидеть ее. Штора дергается, но она не торопится спускаться, как миленькая. Я уже наполовину набрал сообщение с предупреждением на ее новый телефон, когда она вылетает из дома и останавливает меня на середине письменного ругательства.

Ни хрена себе. Она выглядит нереально.

Я опускаю телефон в подстаканник и выхожу на улицу. Я бы соврал, если бы сказал, что это было только для того, чтобы открыть ей дверь — на самом деле, я хочу хорошенько ее рассмотреть.

На ней платье. Розовое, блестящее, с отделкой из перьев по подолу и манжетам. Ее белые туфли на таком высоком каблуке, что красть у нее поцелуи будет еще проще.

Это зрелище наполняет мою грудь по другой причине, нежели то, что она выглядит до смешного сексуально. Она отказывается надевать что-либо, кроме спортивных костюмов, каждый раз, когда я беру ее с собой куда-либо, независимо от того, насколько шикарно место назначения.

Может быть, у меня с ней наконец-то что-то получается.

Когда она переходит дорогу, ее взгляд скользит вверх и встречается с моим. Она изо всех сил старается изобразить безразличие, но, как всегда, легкое движение разрушает ее дерьмовый покерфейс. Сегодня она сильно заметно сглатывает, когда смотрит на пространство ниже моего пояса.

— Ты опоздал, — это все, что она говорит.

Я открываю для нее дверь и изучаю ее задницу, пока она забирается на свое сиденье.

— А ты прекрасна, — я упираюсь ладонями в верхнюю часть дверной рамы и трахаю взглядом её бедра. Я так давно не прижимал их к ушам, что у меня начинаются галлюцинации по этому поводу. — Красивое платье.

Она мило улыбается.

— Спасибо, ты за него заплатил.

Смеясь, я слишком сильно хлопаю ее дверью.

Она изучает свои ногти, пока я сажусь на