Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России - Андрей Гронский

Односторонность освещения событий. В данном случае событие освещается намеренно односторонне, чтобы выставить в белом свете одну сторону и очернить другую. Так летом 2014 года российские СМИ регулярно сообщали о том, что ВСУ ведут огонь по жилым домам в Донбассе. При этом умалчивалось, что «ополченцы» устраивают огневые гнезда на крышах и в квартирах жилых домов, тем самым провоцируя эти обстрелы.

Эффект присутствия. Прием в свое время использовался нацистской пропагандой, а затем стал широко применяться в журналистской практике. Его суть заключается в использовании различных трюков для имитации реальности (постановка игровых сцен, спецэффекты при съемке, фото и видеомонтаж и пр.) Журналисты обычно используют его при изготовлении кадров репортажа с «места реального боя», в криминальной хронике, в «съемках» на акциях протеста и т. п. Иллюзия присутствия создает ощущение достоверности, оказывает сильное эмоциональное воздействие (позволяет реализовать прием активизации эмоций) и не допускает сомнений в подлинности события. Человек захвачен эмоциями, и ему не приходит в голову, что то, что он видит всего лишь дешевый трюк. На сегодняшний день технология создания фейков такого рода стала предельно простой: достаточно найти подходящую фотографию или видеоролик в сети Интернет и снабдить их нужными манипулятору комментариями.

«Очевидцы» событий». Методика по эффекту воздействия близкая к предыдущему приему. Журналисты находят якобы очевидцев событий, которые на камеру, создавая видимость искренности, рассказывают нужную манипуляторам информацию, выдавая ее за свою собственную. Имя подобных «очевидцев» обычно скрывается якобы в целях конспирации, безопасности свидетелей, тайны следствия и т. п. Прием обычно дает результат, т. к. воздействует на бессознательное людей, вызывая накал чувств и эмоций. В результате цензура и критические способности психики ослабевают, и она начинает пропускать ложную информацию. Как пример можно вспомнить историю про «распятого мальчика» из Славянска[211],[212] или рассказ украинского военнослужащего, якобы бывшего свидетелем, того что малазийский Боинг был сбит украинским истребителем. Также перлом про-российской пропаганды стала Мария Ципко, получившая прозвище «Одесская плакальщица». М. Ципко представлялась журналистам жительницей Донбасса, выступающей против Майдана, беженкой из Киева, уехавшей из-за преследований бандеровцев, беженкой из Одессы, сотрудницей придорожного кафе из Луганска, пострадавшей от действий АТО, и рассказывала неправдивые истории[213],[214].

Информация о «распятом мальчике» позже была опровергнута самим же «Первым каналом». Однако известно, что, во-первых, опровержения зачастую оказываются незамеченными, во-вторых, как было выяснено в психологических исследованиях, первое сообщение оказывает более сильное впечатление, чем последующие, в-третьих, ложное сообщение уже оставило травмирующий эмоциональный отпечаток в психике и возбужденные эмоции должны быть куда-то канализированы.

Существует близкий по характеру прием, когда недобросовестный журналист вырывает из контекста реплики реального интервью, в связи с чем может радикально изменяться их смысл, или когда реальное интервью сопровождается сфальсифицированным переводом[215].

Психологический шок. Цель этого приема — вызвать резкую реакцию протеста и желание во что бы то ни стало наказать виновных. «Хороший» эффект в этом отношении дают описания жестоких издевательств, пыток, убийств женщин и особенно детей. Метод известен пропагандистам очень давно. Во время первой мировой войны британская пропаганда распространила слух, что якобы немецкие солдаты отрезали руки бельгийским младенцам. Как указывал Э. Фромм, это делалось потому, что на самом деле было мало фактов жестокости и недоставало «горючего» для разжигания ненависти к врагу[216]. В анналы истории пропаганды также вошла история о распятом канадском солдате (очень созвучная с историей «распятого мальчика»). Якобы, весной 1915 года в битве под Ипром немецкие кавалеристы схватили троих англоязычных солдат и распяли их на деревянных каркасах. В центральной части распятия был канадский офицер. Эта история была опубликована лондонской газетой «Таймс» в статье под названием «Заклание канадского офицера». После тиражирования этой истории все солдаты Антанты были уверены, что ведут войну против изуверов. В 1918 году британский скульптор Ф. Д. Вуд создал скульптуру под названием «Канадская Голгофа». В 1919 году должна была состояться официальная выставка в Лондоне, на которой планировалось впервые показать эту скульптуру широкой публике. Но власти Германии потребовали убрать скульптуру или предъявить доказательства, что распятие канадского офицера действительно имело место. Инцидент закончился тем, что власти Британского Содружества распорядились убрать скульптуру с выставки. После этого скульптура не выставлялась вплоть до 1989 года.

Что касается других исторических примеров использования этого приема, то прежде чем напасть на Чехословакию, Гитлер приказал распустить слухи о жестоком отношении к немецкому меньшинству на ее территории; для того чтобы оправдать операцию «Буря в пустыне» в 1991 году был сделан телерепортаж, в котором из уст якобы обычной кувейтской девочки на чистом английском языке прозвучали «свидетельства» того, как иракские солдаты убивают кувейтских детей, разоряют кувейтские роддома, оставляя детей умирать лежа на холодном полу, хотя в действительности это было ложью[217].

Информация может быть достоверной, но при этом акценты смещаются с помощью манипулятивного комментирования в выгодную манипулятору сторону, подсказывая реципиенту, кто является настоящим виновником, либо используется прямая фальсификация. В качестве первого случая можно привести в пример подачу информации о пожаре в Доме профсоюзов в Одессе. Журналисты российского ТВ до какого-либо расследования сразу дали понять, что виновниками трагедии являются «Правый сектор» и сторонники Евромайдана. Пример второго случая — это тот же «распятый мальчик», беременная женщина, сгоревшая в Доме профсоюзов и пр. Такого рода информация оставляет у реципиента глубокую эмоциональную травму, которая затем надолго определяет его взгляды и восприятие происходящего, блокирует возможность объективного логического анализа: хотя «распятого мальчика» никогда не существовало, эмоции у телезрителя остались, более того они связаны с вполне определенной стороной конфликта.