В расцвете рыцарства - Роберт Нельсон Стивенс

Гель быстро схватился за эфес своей шпаги и оглядел стоящую перед ним толпу. Констебль, по-видимому, собрал сюда всех, кто только был в силах владеть каким бы то ни было оружием. Большинство присутствующих было вооружено палками, косами, толстыми дубинами. Воодушевленные примером наиболее храброго, схватившего лошадь Геля под уздцы, все остальные тоже стали подходить ближе и наконец столпились около него. И раньше чем Гель успел взмахнуть своей шпагой, руку его перехватил какой-то великан, протиснувшийся к самому его седлу. Два других человека овладели его пистолетами. Гель попробовал освободить свою лошадь от схвативших ее рук и заставить ее встать на дыбы, но ее держали крепко со всех сторон, и Гелю ничего не оставалось больше, как выхватить свой кинжал и попробовать пустить его в ход. Но и эта попытка не удалась: его обезоружили и даже связали ему руки и ноги, и он очутился полностью в их власти. Как это ни грустно было, но Гелю пришлось сознаться самому себе, что его перехитрили и что он ничего не в состоянии поделать с грубой силой, окружавшей его. Он глубоко досадовал теперь на то, что поехал так опрометчиво без своих провожатых, которые могли бы теперь оказать ему услугу и наверное выручили бы его из беды. Вне себя от ярости, он беспомощно озирался вокруг и вдруг в открытом окне соседнего дома увидел Анну Хезльхёрст, смотревшую на него теперь с такой же торжествующей улыбкой, с какой он смотрел на нее после неудачной попытки запереть его на ключ. Он отвернулся, чтобы не видеть ее торжества, и в эту минуту ненавидел ее от всей души.

– Сэр Валентин Флитвуд, – торжественно заявил вдруг констебль, выступивший теперь очень важно вперед, – арестую вас именем королевы и прошу вас, не оказывая сопротивления, повиноваться мне во всем добровольно. Сойдите с лошади и следуйте за мной в место предварительного заключения.

– Что такое? – крикнул Гель так громко, что констебль слегка смутился. – Что я сделал такого, за что должен отправляться в тюрьму?

– Дело в том, – заметил констебль примирительным тоном, – что место предварительного заключения у нас обставлено очень хорошо, даже лорд и пэр не должен гнушаться войти в него. Что касается пищи и питья…

– Черт побери вашу пищу и питье, а также вас самих! – крикнул ему Гель. – Отдайте мне мое оружие и пропустите меня! Я должен ехать дальше. Какое право имели вы, негодяи, задерживать верноподданного ее величества, который едет по спешному делу?

– Но, сударь, я исполняю только свой долг, – заметил констебль спокойно. – Я задержу вас до тех пор, пока не вернется наш судья, мистер Лудвайд: он поехал в Честерфильд. И пока он не вернется…

– Мне дела нет до того, куда и зачем поехал ваш судья! – продолжал кричать Гель. – Я требую, чтобы меня пропустили, так как должен ехать дальше.

– Я – здешний констебль и знаю, в чем состоят мои обязанности. Я должен задерживать всех, кто обвиняется в измене, а там уже дело судьи разобрать, правы вы или виноваты.

Констебль говорил с большим достоинством; по-видимому, он рисовался перед мисс Хезльхёрст и своими согражданами. Он придавал себе храбрый вид, хотя в душе сильно трусил. Это был простак, старавшийся казаться очень умным и хитрым.

– Вы говорите, что знаете свои обязанности? – повторил Гель. – Так вы должны в таком случае знать, что констебль не имеет права задерживать кого-либо из дворян без письменного на то приказания, а где эти приказания, позвольте вас спросить?

– Что говорить о пустяках? Вот подождем, пока приедет наш судья, он уж все разберет, и хотя у меня нет письменных приказаний арестовать вас, но зато я могу представить лицо, по доносу которого я вас арестовал. – И он посмотрел в том направлении, где стояла Анна.

Гель с грустью задумался: плохо ему придется, если он действительно станет ждать судьи или Барнета и его людей. И хотя каждую минуту должны были подъехать Боттль и Антоний, но что они могли сделать против подобной огромной толпы? Он подумал немного, потом ответил:

– Вы говорите, что у вас есть свидетель, все это прекрасно, но уверяю вас, что мне некогда ждать вашего судью, и потом не забудьте того, что, когда нет налицо судьи, верховным судьей является констебль, так ведь? И хорош тот констебль, который верит первому встречному и по его наущению хватает совершенно ни в чем не повинных людей без всяких доказательств! Если он выслушал первого свидетеля, почему бы ему не выслушать второго? Какой же он судья после этого?

Констебль, видимо очень польщенный, что обращаются к нему как к судье, принял очень гордый и независимый вид и сказал:

– В том, что вы говорите, есть доля правды, сударь.

Гель не преминул, конечно, воспользоваться благоприятной минутой и продолжал:

– В таком случае устройте нам очную ставку, то есть сведите нас вместе, и затем уже судите сами, кто из нас окажется прав, кто виноват.

– Пусть нашего пленника ведут за мной, – важно произнес констебль и пошел вперед по направлению к пивной, а за ним повели Геля, предварительно развязав ему руки и ноги; позади него несли все оружие, взятое у него.

Торжественная эта процессия медленно проследовала по улице, и наконец все вошли в пивную, где констебль уселся за стол, а перед ним поставили его пленника. И сейчас же со всех сторон их окружила опять та же толпа. Но минуту спустя толпа эта расступилась, чтобы дать дорогу Анне, которая, увидев из своего окна, что Геля куда-то повели, немедленно спустилась вниз, чтобы узнать, в чем дело; вслед за ней вошел и ее паж Френсис. Констебль велел подать перо и бумагу и приказал одному из присутствующих сесть и записывать все показания свидетелей, чтобы придать всему делу законный вид.

– Итак, сударь, – начал констебль с видом настоящего судьи, – мы начнем прежде всего с вопроса: правда ли, что вы изменник, которого следует предать правосудию?

– Я имею полное право ответить сейчас же на этот вопрос, – прервал его Гель. – Никогда я не был изменником, наоборот, я самый верноподданный своей королевы.

– Позвольте спросить ваше имя, сударь, – продолжал констебль, как бы не слыша слов подсудимого.

Не успел Гель ответить, как Анна уже ответила за него:

– Зовут его сэр Валентин Флитвуд, и он бежал от правосудия.

– Пиши: сэр Валентин Флитвуд, – прервал ее констебль, обращаясь к писцу.

– Нет, не пишите этого! – крикнул Гель. – Пишите: Гарри Мерриот, дворянин и придворный актер. – И, говоря это, Гель взглянул на Анну презрительно и вместе с тем вызывающе. И раньше, чем кто-либо успел сказать слово, он продолжал: – Эта дама здесь подтвердит при всех, что так как я не Валентин Флитвуд, то и не обвиняюсь ни в какой измене.

Анна на эти слова только улыбнулась, так как она была в полной уверенности, что Гель захотел прибегнуть к хитрости.

– Какое же мне имя записать? – спросил писец в недоумении.

– Пишите: сэр Валентин Флитвуд, – приказала ему Анна строго. – Я удивляюсь, что дворянин способен прибегнуть к такой лжи, только бы спастись от рук правосудия.