Код Ореста - Мария Энгстранд

Я обняла маму так крепко, что половина кофе из ее чашки выплеснулась через край.

Думаю, мама никогда до конца не поймет, что произошло, пока она была в Японии. Я рассказала ей массу всего, но мои истории обычно следуют не по порядку, и человек, который сам этого не пережил, подозреваю, просто не может сложить их воедино. Может быть, когда-нибудь она прочтет всё это и поймет?

Папа долго описывал ей то, что растет у Моны в саду. Ее овощи, судя по всему, полны витаминов и минералов и прочих полезных вещей. «Это просто суперовощи!» – сказал папа. И показал маме результаты из биологической лаборатории, куда он отправил образцы на анализ.

– Выдающиеся экземпляры, так они сказали, – хвастался папа. – Их можно использовать как биологически активные добавки, почти как лекарства. Я абсолютно уверен, что именно они поставили меня на ноги!

Папа твердо решил не возвращаться на свою прежнюю работу. Вместо этого он собирается открыть вместе с Моной ферму по выращиванию экологической продукции. Поначалу мама громко покашливала и поднимала глаза к небу, но, когда папа обнял ее, такой здоровый и счастливый, она сдалась. И сказала, что хочет еще раз посмотреть на лабораторные результаты анализов этих суперовощей.

Летние каникулы продолжаются, и случилось Неизбежное. Пока я тут сидела, записывая всё, что произошло весной и летом, мама и Орест познакомились. Заметно, что им нравится находиться в обществе друг друга – они часами сидят вместе в компьютерной комнате, их клавиатуры трещат в такт.

Мона не возражает, что Орест пользуется нашими компьютерами, при соблюдении следующих условий:

1) он не приносит домой ничего электронного;

2) всегда носит в кармане кусок оргонита;

3) проходит по лабиринту, который она начертила в саду, чтобы очиститься, каждый раз после работы на компьютере (хотя именно этот пункт Орест обычно пропускает).

Электра ведет себя как обычно. Она не подозревает, что она – избранное дитя, ребенок-лозоходец, единственный человек, способный управлять астролябией и найти пересечения силовых линий между земными и небесными силами. По-прежнему шалит и бегает за всеми птицами, которых видит. Даже не знаю, заметно ли будет в будущем, что она какое-то необычное дитя, как сказано в песне Сильвии.

– Чушь собачья, – говорит Орест. Но я всё равно ломаю голову.

Ясное дело, Орест бросил в Эйгира логарифмической линейкой, так что тот уронил астролябию. От этого логарифмическая линейка треснула, поэтому теперь Орест ею не пользуется. Кстати, Орест прибрал к рукам астролябию уже тогда, в самую короткую ночь. Теперь он ее куда-то запрятал и не говорит куда. Да я, собственно, и не спрашиваю.

При помощи маминых компьютеров Орест сделал массу расчетов по поводу ионизации воздуха в грозу в связи с тем сорванным проводом. Он говорит, что световой круг представлял собой плазму. Физический феномен, который может возникать, когда воздух подвергается воздействию мощного электрического разряда при особых условиях. Должно быть, пылающая плазма образовалась вокруг упавшего провода, потому что началась гроза. Как говорит Орест, невероятно, но не невозможно.

Должно быть, директриса следила за нами в течение долгого времени – к такому выводу пришли мы оба. Вероятно, она преследовала нас с того времени, как мы пошли по следам Акселя, – начиная с момента, когда увидела нас на станции Лерума. И всё время сообщала обо всём Эйгиру! Мы думаем, что она познакомилась с Эйгиром – или с Оракулом, как он себя называл – в интернете и поверила каждому его слову. Мне стало ее жаль. Наверняка она мечтала чувствовать себя избранной, получить важное задание – в точности как я.

В полиции она много чего рассказала про Эйгира. Но, поскольку Эйгир всё еще в коме, полиция не может его допросить. Кома – это когда человек как будто очень крепко спит. Врачи сказали, что такая кома, как у Эйгира, может продолжаться несколько лет.

Однако не директриса дала мне первое письмо в ту холодную зимнюю ночь – в этом я совершенно уверена. Может быть, это был кто-то другой из последователей Эйгира? Обрядился в пальто и шляпу Акселя и дал мне письмо. Так думает Орест.

Кроме того, он считает, что всё это выдумка – якобы Эйгир всё придумал, чтобы добраться до Ореста и Электры. А письма и всё, что с нами произошло, – фейк.

– Да брось, – обычно отвечаю на это я. Достаточно вспомнить письма стотридцатилетней давности и прочие предметы, которые мы нашли замурованными в здании станции и под мостом, а также в ящичке под Дубом ленсмана. Или дерево в лесу, на котором кто-то вырезал буквы. (Примечание! Заметно было, что буквы вырезаны не вчера, а очень-очень давно.) Разве мог Эйгир всё это устроить?

Думаю, он каким-то образом узнал о существовании писем Акселя. И, вероятно, именно директриса украла ту копию письма, которую я хранила за стиральной машиной. Эйгир пытался раскрыть тайну, о которой говорилось в письмах, понять связь между земным излучением и звездными полями и подчинить их своей воле. Но для того, чтобы это осуществить, ему требовалась помощь Электры.

– Может быть, – отвечает обычно Орест. – Но если всё это придумал не Эйгир, то какой-то другой псих. Вероятно, Аксель? Он же верил в земное излучение! – фыркает Орест. – Подумать только! Неважно, когда всё это было придумано – сейчас или сто пятьдесят лет назад, – это в любом случае неправда. Нет никаких линий земного излучения и никаких небесных сил, управляющих нами!

Однако есть несколько моментов, которые Орест не может объяснить.

1. Как получилось, что я выбрала виолончель с царапиной в форме буквы S среди всех других? Тот самый инструмент, когда-то принадлежавший Сильвии. Почему именно эта виолончель привлекла меня после того, как я попробовала играть на многих других?

2. И почему Орест переехал в дом напротив моего, а не куда-нибудь в другое место, – через много месяцев после того, как мне купили виолончель?

3. Последнее и самое необъяснимое: как так вышло, что мы нашли закопанную в земле старинную астролябию со стрелкой, которая выглядит в точности так же, как родимое пятно у Ореста на руке?

Как ты всё это объяснишь, Орест?

Тут он обычно просто пожимает плечами, улыбается и смотрит на меня своими темными глазами. Хотя он и не может этого объяснить, для него это ничего не меняет.

А я – я сижу за своим дубовым письменным столом и пишу, пытаясь вспомнить всё, что нам с Орестом пришлось пережить за последние месяцы, до мельчайших деталей. Доски стола широкие и чуть перекошены. Странно даже подумать: когда они были маленькими желудями, Аксель еще не родился, и Сильвия тоже, и даже Нильс Эрикссон – никто из нас. Годовые кольца образуют на досках темные узоры.

СВЖБХРЪМ и Орест – получается ГТБРГВКЗ.

СВЖБХРЪМ и Электра – получается ЛИНИИДИК.

СВЖБХРЪМ и Малин – получается ХИСХЦХХФ.

Это ничего не значит.

Но Аксель писал: «Пусть последние будут первыми». Если поставить последнюю букву в начале, то получается ФХИСХЦХХ.