Тайна леди - Джо Беверли

Петра посмотрела в маленькое зеркальце, надеясь увидеть внешность, которая преодолеет все барьеры, но знала, что этого не будет. Единственным ее утешением было то, что хозяйка гостиницы несколько изменила о ней свое мнение. Раньше она видела в Петре бродягу, а теперь – уважаемую крестьянку.

Петра снова отправилась в путь, теперь она была всего в паре миль от Ротгар-Эбби. Петра увидела верстовой столб с надписью: Олтон – 10 миль. Это была ее дорога. Но она улыбнулась, увидев другие стрелки под ней. Бентли – 5 миль. Кукушкин Угол – 8 миль.

«Кукушка» была близко к «кок». Петра надеялась, что это еще одно доброе предзнаменование, что она идет по нужному пути.

* * *

Робин не страдал от похмелья, но по какой-то причине проснулся в воскресенье, чувствуя себя разбитым, с больной головой и дурным привкусом во рту. Он выслушал, как часы пробили десять, пожелал, чтобы волшебным образом перед ним появился стакан воды и кто-нибудь поднес его ему, чтобы он мог утолить жажду и снова заснуть.

Он почувствовал холодную руку на своем лбу и открыл глаза, только чтобы успеть в последний момент заменить «Петра» на «маман».

– Как ты мог, ты, беспечный негодник? – в гневе спросила мать по-французски. – Говорят, ты не пустил сюда доктора. Как ты мог?

Она все еще была в черном, и этот цвет не шел к ее нежной коже и темно-каштановым волосам.

– Райт осматривал мою ногу в доме Торна, – ответил Робин тоже по-французски, пытаясь сесть. – Я прекрасно себя чувствую.

– Не пытайся обмануть меня, меня, которая выносила тебя и воспитывала.

«При помощи примерно двадцати слуг», – подумал Робин.

– Я страдаю всякий раз, когда ты пропадаешь. – Она, так же как Петра, много жестикулировала. Почему он никогда раньше не думал об этом? – И теперь, – воскликнула она, – и теперь ты ввязался в поединок! Получил ранение! Ты чудовищно неблагодарное дитя!

Ему удалось поймать отчаянно жестикулирующую руку.

– Моя дражайшая матушка, моя рана незначительна и быстро заживает. Я прекрасно себя чувствую, если не считать последствий вчерашней пирушки.

Она замерла, испытующе глядя на него:

– Правда?

– Правда. – Он не будет думать о Петре или о Пауике. Они ничуть не похожи.

Мать, успокоившись, села на край постели, и Робин поцеловал ее пухлую, идеально наманикюренную руку.

– Я едва не уволил Тревельяна за то, что он встревожил вас Надо было это сделать.

– Тогда я наняла бы его снова.

– Быть моим учителем, маман. Полагаю, я могу уволить моего секретаря.

– Ты не сделаешь ничего столь постыдного. Он всего лишь послушался меня.

Сейчас бессмысленно говорить о том, что интересы матери и его собственные могут не совпадать.

– Ты действительно выздоравливаешь? – спросила мать, взяв в ладони его лицо. – Ты не лжешь?

– Клянусь честью. Но если хотите помочь мне, я бы был признателен вам, если бы вы принесли мне стакан воды.

Она рассмеялась и пошла за графином. Насколько ему было известно, его мать никогда не использовала пистолет или шпагу, она с утра до ночи управляла своим имением и яростно сражалась за своих птенцов.

Что она будет делать, когда он возьмет бразды правления в свои руки, а это произойдет в ближайшее время, чтобы сохранить самоуважение?

Мать принесла воду. Она улыбалась.

– Ma belle,[19]– сказал он, поднимая бокал.

– Почему Фонтейн не занимается такими вещами, как вода? – спросила мать.

– Я отослал его в отпуск.

– В Чейнингс?

– Если вы знаете, зачем спрашивать?

– Но я не знаю всего. Не знаю, почему.

– Это долгая история, но с ним все в порядке. И с Пауиком тоже. – «Все ваши с любовью подобранные сопровождающие и сторожевые псы в порядке».

Как будто по сигналу Кокетка выскочила из кровати, виляя хвостом.

Мать удивленно посмотрела на нее:

– Что это?

– Собачка-папильон. Вы видели таких при французском дворе.

– Тогда зачем это? Тем более в твоей постели!

– Она очень успешно просит. Но если быть точным, она в своей постели в моей постели. – Он откинул одеяло, чтобы продемонстрировать новую корзинку Кокетки с розовой бархатной подушкой.

– Но ты любишь больших собак. Ты называл моих спаниелей бездельниками.

– Меня соблазнили.

Она снова пощупала его лоб. Он поймал ее руку и поцеловал.

– Моя дорогая, драгоценная матушка, у меня нет жара. Я все расскажу. – Почти все. – Это развлечет вас, позабавит, даже взволнует, потому что все опасности уже позади. Но умоляю, позвольте мне встать, принять ванну, одеться и позавтракать. Полагаю, вы только что приехали? Значит, вам понадобится время, чтобы отдохнуть после путешествия.

– О, разве?

Он не ответил.

– Ты изменился, – сказала мать.

– Уверяю вас…

Она знаком заставила его замолчать.

– Определенно. Женщина?

Робин промолчал. Только бы не покраснеть.

– Для брака или для удовольствия? – спросила мать деловым тоном. – Надеюсь, ты не натворил глупостей?

– Я расскажу вам все, когда приму ванну, побреюсь и оденусь.

– Очень хорошо. Я пришлю тебе слугу. – Прежде чем выйти, она сказала: – Я говорила тебе, что нужно сделать здесь звонки.

После ее ухода Робин ощутил желание забраться под одеяло, как ребенок, который хочет спрятаться. Кокетка, всегда готовая посочувствовать, лизнула его руку. Он погладил ее.

– Ей это не понравится, – сказал Робин и добавил: – Ничто не расстроит мою мать, потому что Петра д'Аверио – лживая авантюристка, и я, вероятно, никогда больше не увижу ее.

Вошел временный камердинер, и Робин велел ему приготовить ванну. Впервые после ранения Робин снял повязку, погрузился в горячую воду и оказался прямо в Монтрё.

Там он лежал в ванне, представляя Петру, которая была так близко, намыливая свое очаровательное тело. Он возбудился и вынужден был удовлетворить себя, но час спустя все еще кипел от этой безумной страсти…

Петра д'Аверио. Он знал нескольких очень красивых женщин своего круга, некоторых чрезвычайно соблазнительных и самых опытных в искусстве обольщения, но с ней это с самого начала было безумием. Она захватила его с первого взгляда во дворе «Головы быка». Нет, с первого слова. Maledizione. Это было предостережение для всякого, у кого хватает ума понять это.