Меч и Цитадель - Джин Вулф

Пока я дивился на столь любопытное приспособление, Пия будто бы ненароком придвинулась ближе.

– С меня глаз не сводят, – шепнула она, – и развязать тебя я не могу. Но, может быть…

Оборвав фразу, она многозначительно указала взглядом в сторону преследующих нас лодок.

– Они нападут?

– Нет, если только еще кто-то на помощь не подойдет. Все их оружие – остроги да пачо. Дубинки с клыками, – пояснила девчонка, видя мое недоумение. – У одного из этих тоже такая есть.

Тем временем рыбак, подозванный гетманом, вынул из ящика тряпичный сверток и развернул лоскут ткани на откинутой крышке. Внутри оказалось около полудюжины маслянистых на вид, округлых слитков серебристо-серого металла.

– Пули… колдовские пули, – пробормотала Пия.

В голосе ее слышался страх.

– Как думаешь, еще кто-нибудь из ваших появится?

– Если еще острова по пути встретим. Когда за лодкой береговых идут одна-две наших, все встречные тоже пойдут, чтоб тоже получить долю того, что с нее можно взять. Только до берега уже недалеко…

Груди девчонки под рваным халатом поднялись и опали в такт негромкому аханью: насухо вытерев руку полой плаща, рыбак поднял с тряпицы одну из серебристых пуль и вложил ее в кожаный «карман» парного лука.

– Да она же все равно что увесистый камень, – начал было я, но тут рыбак натянул луки до самого уха, спустил тетиву, и пуля, миновав разделявший их промежуток, со свистом устремилась в полет.

Пия замерла, перепуганная настолько, что я ничуть не удивился бы, обернись летящая пуля чем-то иным – к примеру, одним из приснопамятных пауков, почудившихся (хотя я вполне готов был поверить, будто видел их наяву) мне, одурманенному, изловленному рыбачьей сетью.

Нет, ничего подобного не произошло. Пуля серебряным росчерком мелькнула над волнами и с плеском врезалась в воду, не долетев до носа ближайшей лодки примерно дюжины шагов.

Едва я успел перевести дух, над водой с резким грохотом взвился огненный шар в окружении гейзера пара. Вместе с огнем и паром к небу вылетело нечто темное – очевидно, оставшийся целым и невредимым снаряд, снова упавший в воду, на сей раз между преследовавшими нас лодками. Новый взрыв оказался немногим слабее первого, одну из лодок изрядно захлестнуло волной, а вторая круто свернула в сторону. За вторым взрывом последовали и третий, и четвертый, однако пуля, какими бы иными волшебными свойствами ни обладала, отыскивать лодки противника самостоятельно, подобно нотулам Гефора, преследовавшим нас с Ионой, очевидно, не могла. С каждым взрывом она падала в озеро все дальше и дальше от лодок островитян, а на четвертом вовсе иссякла. Преследователи поотстали, держась вне пределов огня, но все же, к немалому моему восхищению, не утратили храбрости и не повернули назад.

– Колдовские пули выбивают огонь из воды, – объяснила мне Пия.

– Вижу, – кивнул я, подбирая под себя ноги в поисках надежной опоры среди пучков тростника.

Плыть со связанными руками, даже если связаны они за спиной, дело нехитрое – мы с Дроттом, Рохом и Эатой нередко упражнялись в плавании, сцепив большие пальцы на пояснице, а когда руки связаны впереди, я вполне мог бы, если потребуется, держаться на воде довольно долгое время, однако Пие, не рассчитывая на ее способности, велел отодвинуться как можно дальше вперед.

– Но тогда я не смогу тебя развязать.

– Развязать меня у них на глазах ты не сможешь в любом случае, – прошептал я в ответ. – Ступай вперед. Если лодка развалится, хватайся за связку тростника – они-то наверняка останутся на плаву. Не спорь, делай, что говорят.

Сидевшие на носу препятствовать ей не стали, и Пия остановилась лишь там, где тростниковые борта смыкались, образуя носовую часть лодки, а я набрал в грудь побольше воздуха и выпрыгнул за борт.

Пожелай я того – мог бы нырнуть, почти не подняв волны, однако я, дабы поднять как можно больше брызг, поджал колени к груди, и благодаря тяжести сапог сумел уйти под воду гораздо глубже, чем человек, раздевшийся и разувшийся перед купанием. Теперь предстояло пережить самый щекотливый момент во всей этой затее: когда лучник гетмана пустил пулю, я видел, что взрыв отделяла от выстрела заметная пауза. Конечно, брызги, окатившие с ног до головы обоих, наверняка намочили и пули, разложенные на тряпице, все до одной, но как знать, сработают ли они, прежде чем я вынырну на поверхность?

Чем глубже, тем холодней становилась вода. Разомкнув веки, я увидел, что окружен мириадами крохотных пузырьков, клубящихся вихрями в дивной, сгущающейся на глазах кобальтовой синеве. Охваченному паникой, мне страшно захотелось стряхнуть с ног сапоги, но в таком случае вода слишком быстро вытолкнула бы меня наверх, и дабы отвлечься от страхов, я, любуясь озерной синью, вспомнил о неподвластных тлену и времени трупах в мусорных кучах близ рудников Сальта – о мертвых телах, навеки канувших в лазурные бездны времени.

Неторопливо, без всяких усилий перевернувшись, я разглядел в синеве бурое днище гетманской лодки, нависшее над головой. Казалось, на миг мы с этим темным пятном застыли, замерли на местах: я висел под дном лодки, словно труп под брюхом стервятника, что, наполняя крылья токами ветра, парит лишь чуть ниже недвижных звезд.

Чувствуя нестерпимую резь в легких, я по-лягушачьи устремился наверх…

…и, словно мое движение послужило к тому сигналом, услышал приглушенный водой грохот взрыва. Вскоре за первым взрывом последовал второй, третий, и каждый звучал резче, отчетливей прежнего.

Подняв голову над поверхностью, я обнаружил, что корма лодки гетмана разошлась надвое – пучки тростника растопырились, точно метлы. Еще один взрыв, слева, ненадолго оглушил меня, обдал брызгами, хлестнувшими по лицу, словно град. Гетманов лучник барахтался среди волн невдалеке, но сам гетман (к великой моей радости, не выпустивший из рук «Терминус Эст»), Пия и остальные цеплялись за остатки носа, благодаря плавучести тростников державшиеся на поверхности, хотя нижние концы связок ушли под воду. Я впился зубами в стягивавшие запястья веревки, рванул раз, другой, но тут двое островитян втащили меня к себе в лодку, а после один из них помог мне освободиться от пут.

Ночь ту мы с Пией провели на одном из плавучих островов, где я, так часто вторгавшийся в лоно Теклы, когда та была пленницей, но не в оковах, вошел в лоно Пии, свободной, однако по-прежнему скованной цепью. После, припав к моей груди, она расплакалась от радости – радуясь, полагаю, не столько близости со мной, сколько освобождению, хотя среди ее соплеменников-островитян, не имеющих никакого металла, кроме выторгованного или добытого грабежом у жителей берега, не нашлось кузнеца, который сбил бы с нее кандалы.

От людей, познавших множество женщин, я не раз слышал, что со временем за некоторыми начинаешь замечать сходство в манере любовной игры, и той ночью впервые убедился в их правоте на собственном опыте: ненасытностью губ и упругостью тела Пия весьма напоминала Доркас. Однако верным все это оказалось лишь до определенной степени, так как в любви Доркас с Пией походили одна на другую не меньше, чем лица родных сестер, и тем не менее я ни за что не спутал бы одну с другой.