Redrum 2016 - Александр Александрович Матюхин

и пускает мне разряд в печень. Знал бы ты, паскуда, сколько раз меня ими били. Я лишь отшатываюсь назад, не глядя, нащупываю бутылку на столе и бью Питбуля в висок. Не ожидав такой прыти, он пропускает удар и неуклюже валится на пол.

Слева от меня тоже какая-то суета, смотреть времени нет. Не стреляют — значит, Санжар справляется. Упираюсь противнику коленом между лопаток, беру шею в захват и слышу, как под моими руками трещат позвонки. Он сопротивляется изо всех сил, лицо краснеет, шея бугрится напряженными мышцами. Крепкий. Если выпущу из захвата, другого шанса не будет. Взревев, тяну на себя и вправо. Громкий хруст, резкий, как удар бичом, и Питбуль обмякает. Ступней чувствую, как штаны у него на заднице влажнеют, а в воздухе разливается вонь.

Санжар уже стоит над извивающимся на полу Аистом. Тот держится за перебитое горло и хрипит. У Санжара даже дыхание не сбилось. Стоит и смотрит, как у его ног умирает человек. Длинный тянется к пистолету, лежащему в полуметре на полу, но Санжар босой ступней отталкивает пистолет в сторону. Пока он не видит, достаю ПМ из кобуры коренастого и прячу сзади за ремень. Аист дергается еще с минуту и затихает. Санжар говорит мне:

— Потащили?

В темном коридоре складываем тела. Санжар шепчет:

— Это Адама люди. Как-то на нас вышли. Надо валить. Я одеваться пойду.

— А я в сортир.

Запершись в туалете, прикладываюсь ухом к двери и слышу шлепанье босых ног по направлению к спальне. В зале на пару секунд шлепанье затихает — поднимает пистолет, падла. Достаю ПМ, щелкаю сливом. Пока шумит вода, снимаю с предохранителя и передергиваю затвор. Держа руку с пистолетом позади, крадусь к спальне. Санжар невозмутимо одевается. Рыжая, замотавшись в одеяло, сжалась в углу кровати. Встаю за спиной у Санжара.

— Как они нас нашли?

Он пожимает плечами.

— Может, сестра Адама, а, Саня?

— Она мертва. Не успела выйти из комы, — даже не оборачивается.

— Мертва? Ты же сказал, что с ней все хорошо.

— Да. И это значит, что она мертва. Я первым делом в больницу к ней съездил.

— Ну, ты и мразь.

Он лишь пожимает плечами и кивает.

Краем глаза я вижу ствол, лежащий перед ним. Отхожу назад, подтягиваю стул и тяжело опускаюсь. На плечи словно рухнул весь мир. Лишь одна мысль не дает покоя.

— Санжар, а если она мертва, то кто рассказал Адаму, что я был за рулем?

Он уже взял в руки олимпийку, но откладывает ее и разворачивается ко мне, пистолета в руках нет. Мой ствол он не видит.

— Я рассказал. Надо было тебя в лесу еще завалить, не рассусоливать. Вы с ним оба у меня в печенках уже. Один головорез поехавший, другой наркоман безнадежный, — не дождавшись ответа, отворачивается, упирается руками в сушилку.

— Слышал, о чем эти двое говорили? — спрашивает после недолгой паузы.

— Слышал.

— Понял, о чем?

— Предположим, понял. Дальше что?

Не отвечает, накидывает олимпийку:

— Ты тоже это видел? — спрашивает Санжар.

— Видел. Что дальше-то, я тебя спрашиваю?

Саня, не надо. Не вынуждай.

— Сам знаешь, что дальше, — щелчок предохранителя.

Он не успевает развернуться. Никак не успеть, когда ты уже под прицелом. Я стреляю ему в спину, и он валится на сушилку, падает вместе с ней на пол. Силится подняться, руки разъезжаются на разбросанных вещах. Что-то шипит сквозь зубы, тянется к пистолету, но я подхожу и стреляю еще раз — в голову. Под Санжаром расплывается бордовое пятно. Шелестит тополь за окном. Шуршат шторы. Скребут ногти, грязные, обломанные. За спиной шорох одеяла. Разворачиваюсь и направляю ствол на рыжую:

— Руки! Руки покажи быстро!

Медленно поднимает руки над головой. В правой — стянутый со стола кухонный нож.

— Брось!

Звон металла.

— А ты? Ты видела? — Алина дрожит, боится. Я тоже боюсь. — Сон видела, говорю? Отвечай быстро!

— Видела, — по ее щекам бегут слезы.

— В живых оставалась хоть раз?

— Нет… Ни разу… — сотрясается в рыданиях.

— Сразу дохла?

Отчаянно мотает головой, прячет лицо в складках одеяла.

— Видела, что за шторами? Что потом?

Она поднимает испуганный взгляд:

— Нет, не видела, — дрожит. Взгляд жалобный, будто у побитой собаки.

Перестук костей. Жадные ногти царапают пол. Гнилостное дыхание.

— Ладно, сейчас узнаем.

Беру подушку, прикладываю к ее голове и спускаю курок. Глухой хлопок, окропленные красным перья разлетаются в разные стороны.

И тишина. Нет стука. Нет скрежета по полу. Лишь тонкий, тихий шепоток на грани сознания. Словно меня рывком выдернули из омута кошмара в привычный мир. Я даже не чувствую ставшего уже привычным взгляда из темноты.

Нет времени думать — вдалеке уже заливаются сирены. Достаю сумку из-под кровати, цепляю на шею связку амулетов, подбираю пистолет Санжара и выхожу из квартиры.

Машина заводится сразу и, сворачивая со двора в темный проулок, успеваю заметить приближающиеся блики полицейских мигалок. Пустынные улицы, змеясь и перехлестываясь, выводят меня на мерцающую редкими огоньками трассу, и я еду на восток. Придется валить в Хабаровск, Белек не примет меня без Санжара. Просто тихо убьет и заберет товар с деньгами себе.

За спиной остается маленький спящий городок, а над ним бесконечной синевой разливается космос. Как там говорил Санжар? Мы всего лишь пылинки во вселенной? Вся наша планета мельче пылинки в таких масштабах. На секунду я чувствую холодную пульсацию безжизненных космических пространств. Гнет миллиардов прошедших и грядущих лет. Мое лицо словно омывает звездный ветер, лениво сочащийся из звезд. Между пальцами искрят потоки звездной пыли, укутывающей газовые гиганты. И среди всего этого безмолвного величия я с трудом различаю побитую порчей, бьющуюся в своих последних предсмертных судорогах соринку — нашу планету.

Под утро у меня не остается сил вести машину, и я сворачиваю в редкий перелесок. Впервые за две недели мне не снится кошмар. Вообще ничего не снится, кроме теплой убаюкивающей темноты. Но словно есть в этой темноте что-то скользкое и холодное, вьющееся вокруг меня, как подслеповатая мурена вокруг добычи на глубине. Что-то раз за разом пытающееся нащупать во мраке мое сознание. Сон начинает отступать, отваливаться рваными лоскутами, и, когда я уже почти проснулся, ледяные руки смыкаются на моем лице.

Просыпаюсь с криком. Напротив меня стоит еще одна машина, и я готов завыть от отчаянья. Возле машины, довольно ухмыляясь, выстроились в ряд Адам с Анзором и братом. Пот застывает на спине ледяным гребнем, когда я вглядываюсь вглубь салона напротив.

Из клубящейся тьмы, скованной слабо мерцающими поясами Богородицы, усеянной Буллами Подчинения и обвешанной рунными костями, в