Быть Джоном Ленноном - Рэй Коннолли

в том же духе, — и не уставала критиковать непутевого зятя.

Фредди жаждал воссоединения семьи. Джон поначалу был против. Он не просто не желал снова видеть отца, он знал: если сделает это, то расстроит Мими, и это действительно не стоило бы того обострения, какое могло вызвать. Но ни Фредди, ни Флит-стрит не сдались — и в конце концов договорились о встрече во время перерыва в съемках в лондонском театре «Ска́ла». Освещал ее репортер Daily Mirror Дон Шорт, которого Джон привечал.

«Это явно не походило на счастливое воссоединение, — вспоминал Шорт. — Джон уж точно не кинулся к отцу с распростертыми объятиями. Все прошло очень напряженно».

— Чего ты хочешь? — ощерился Джон, как только отец переступил порог комнаты.

Минут десять Фредди пытался успокоить сына и говорил, что ему не надо никаких денег, что он просто хотел объяснить, как их разлучили обстоятельства. Они немного поговорили о Блэкпуле — у обоих сохранились туманные воспоминания, — и Джон, полагая, что больше о родителе не услышит, вернулся к съемкам. Фредди ушел с репортером — получать чек, который ему обещали за участие в этой истории.

Воссоединение семьи было классическим трюком желтых газет, но позже Джон признавался своему другу Питу Шоттону, что, вопреки всему, Фредди вызвал у него симпатию. И это неудивительно. Возможно, Фредди был никудышным отцом, но плохим человеком он не был, и, несмотря на свою бестолковую жизнь, он всегда сохранял свое фирменное обаяние.

До того как Джон захотел стать рок-звездой, он проявлял писательские амбиции. Всего через несколько дней после окончания съемок эта мечта тоже воплотилась — вышла в свет его первая книга «In His Own Write»[58].

Звезды поп-музыки в те времена особо не славились скрытыми литературными талантами. Других имен и назвать не получается. Но Майкл Браун, журналист, который путешествовал вместе с Beatles ради своей собственной книги, был заинтригован, когда увидел некоторые из стихотворений и рассказов, которые Джон постоянно печатал на своей портативной пишущей машинке, и карикатуры, которые тот рисовал во время тура. Позже Браун упомянул об этом другу, лондонскому издателю, который немедленно предпринял все, чтобы его компания урвала свой кусочек выручки с битломании.

Джон не питал иллюзий. Он прекрасно знал, что только внезапная слава позволила ему стать опубликованным автором. «На самом деле я в жизни не думал писать книгу, — признался он Клиффу Мишельмору в программе «Tonight»[59] на BBC-TV. — Не будь я битлом, и не подумал бы эту хрень публиковать. Просто записывал бы и выбрасывал прочь… ползал бы, убогий, ни кола ни двора… Я мог бы стать битником». Он пытался отшутиться — так неловко ему было говорить о себе как о литераторе.

Но, если оставить шутки в стороне, он был взволнован. Он верил: книга «In His Own Write», обложку которой нарисовал его друг и сосед Роберт Фримен, показала, что он чего-то стоит и за пределами популярной музыки. Подстегнутый ее невероятным успехом, он продолжит писать для собственного развлечения всю жизнь. В краткой биографической заметке об авторе, вынесенной на обложку книги, он писал: «Мне стало скучно 9 октября 1940 года, когда нас, помнится, все еще бомбили гадцисты во главе с Психольфом Хренитлером (с его «одним»). Во всяком случае, меня они не достали».

То был сборник его гротескных карикатур, абсурдистских рассказов и стихов, в которых он сознательно смешивал неправильные слова с архаичными английскими фразами, отсылками на злобу дня и искаженными библейскими цитатами — находка для желающих поломать голову и развлечься.

Ливерпульцы, которые читали его заметки в Mersey Beat, были уже знакомы с его стилем, но черный юмор многих удивил. Например, рассказ «No Flies On Frank»[60] — о том, как обычный человек, проснувшись, обнаруживает, что за ночь он «прибавил себя на целых двенадцать дюймов», и забивает до смерти жену. «Не подобало ей видеть меня таким жирным… к тому же в ее тридцать второй день рождения», — думает Фрэнк, затем берет ее тело, облепленное мухами, относит в дом ее матери — и огорчается, что ему не предложили чашечку чаю.

Девочек-подростков во всем мире, покупавших пластинку «She Loves You», книга «In His Own Write», должно быть, смутила. Но вокруг ее выхода в свет был раздут такой ажиотаж, что фанаты со студентами, раскупавшие ее повсюду, немедленно вывели книгу на вершину списка бестселлеров. «Замечательное чувство, когда ты успешен в чем-то помимо пения, — высказался автор, намеренно проводя черту между собой и другими битлами. — До сих пор мы все делали вместе, а это только мое творение».

Неудивительно, что продажи были огромными, зато его удивили рецензии литературных критиков: они не стесняясь повторяли слово «гений» и, возможно, слишком щедро сравнивали творение Леннона с книгами его детского кумира, Льюиса Кэрролла. Но возможно, важнее всего ему было то, что книга понравилась Мими и посмешила ее.

Когда его просили объяснить, о чем эти рассказы, он просто обезоруживающе улыбался. «Да ни о чем. Нравится вам — значит, нравится. Нет — значит, нет. Вот и все. Ничего глубокого там нет, это просто смешно. Я записываю всякие штуки на клочки бумаги и рассовываю их по карманам. Когда там набирается достаточно, у меня появляется книга».

Но когда его пригласили в качестве почетного гостя на традиционный литературный обед книжного магазина Foyles, где собрались писатели и критики, самообладание его подвело.

Он думал, что достаточно будет просто сказать несколько слов и отпустить странную шутку, и поэтому ничего не планировал. Слишком поздно он понял, что должен был подготовить настоящую речь, и, когда на него уставились телекамеры, его разум опустел. Он просто встал и сказал: «Большое вам спасибо. Мне было очень приятно». А потом снова сел.

Шесть сотен гостей, заплативших за участие в дорогостоящем мероприятии, откликнулись явным разочарованием и даже приглушенным шиканьем. Нехарактерный промах для человека, умевшего болтать обо всем на свете. Леннон расстроился. Литературный Лондон оказался слишком утончен.

Даже Beatles иногда нуждались в отдыхе. Полтора года они работали на износ. Джон и Синтия улетели на Таити, оставив маленького Джулиана с матерью Синтии. Это был их первый в жизни настоящий отпуск, первая за всю историю их брака возможность провести наедине друг с другом побольше времени, чем пара дней. Но они поехали не одни. С ними были Джордж и его новая подруга Патти Бойд, модель, с которой гитарист познакомился во время съемок «A Hard Day’s Night», — она играла в фильме одну из школьниц.

Несколькими месяцами раньше они могли бы