Седьмой лимузин - Дональд Стэнвуд

— Страшная трагедия, — торжественно кивнул Генри. — Просто страшная.

Мелинда поспешила одернуть отца.

— Надо бы выпить за нее, мою несчастную. И вовсе не ее вина в том, что я лишился возможности разделить с вами этот неповторимый день. — В глазах у Гривена замерцало нечто вроде слез. — А вы не присоединяетесь к нам, мистер Эшер? Ну да, понятно. Вы журналист, вы человек с фотокамерой, ваша профессиональная гордость заключается в том, чтобы скрывать свои чувства. Да и что для вас горе несчастного старого глупца, верно? Прежде чем выпить самому, вам хочется разузнать побольше.

Тонкие губы едва заметно улыбнулись, однако явно не поощрительно. С того места, где я сидел, мне было видно, что губы чересчур напряглись, а на лбу у Карла выступили капли пота. Зрелище не из приятных. Мне пришлось примириться с его замечанием: мы уже в каком-то смысле находились друг у друга во власти.

— Меня интересует все, происходящее в ходе этого тура, — сказал я. — Равно как и каждый «бугаттист». Нравится мне это или нет.

— Какая удача для нас обоих, — несколько невпопад воскликнул Гривен, глядя на свой бокал. Сильным ли окажется изначальный мозговой штурм, с которым он обрушится на меня? Я опасался того, что он ничем себя не выдаст — и не предоставит мне тем самым исходного преимущества. — И, разумеется, вы прибегли к помощи мисс Чосер с ее удивительными талантами. Она ведь сущее чудо. Вечно начеку, готовая застать нас врасплох и запечатлеть со всей присущей ей проницательностью. Она была нашим официальным летописцем, по крайней мере, до тех пор, пока не появились вы, мистер Эшер. — Он поднял бутылку, посмотрел ее на просвет. — О Господи, мы ее уже почти прикончили. И, боюсь, Генри, мы злоупотребляем вашим терпением. Вы уже выглядите… как это говорится? Что-то насчет мочала? Измочаленным?

— Чушь! — Генри вспылил не на шутку. — Да я никогда…

— И тем не менее. — Гривен многозначительно кивнул Мелинде. — Полагаю, моя дорогая, что вам лучше увести его в номер. Даже хорошее вино, если им злоупотребишь, оказывает неважное воздействие, А мы с мистером Эшером посидим и допьем бутылку.

Мелинда посмотрела на меня, едва заметно обиженная и куда сильнее встревоженная. Мне не хотелось, чтобы она уходила. Да, Мелинда, твое чутье не обманывает тебя, я и впрямь нуждаюсь хоть в какой-то защите. С другой стороны, в зале все-таки полно народу, а человек, с которым мне хочется поговорить сильнее всего на свете, прямо передо мной. И конечно, если мне понадобится помощь…

— Пошли, отец. — Взяв его за руку, Мелинда смерила меня прощальным взглядом, означающим «Ну и дурак!» — Мистер Ламберт предупреждал, что завтра надо будет встать рано.

— Спокойной ночи, Генри. — Гривен с удивительной легкостью поднялся с места, помог Чосеру надеть пальто. — Нет, вы только подумайте! Два королевских «Бугатти» сразу! Не надо жадничать.

Генри фыркнул:

— Хитрый черт! Надо было мне догадаться сразу. — Он позволил дочери увести себя из зала в холл и дальше на свой этаж.

— Я вам позвоню, — крикнул я вслед, возможно, чересчур громко, но Мелинда, кажется, меня не услышала.

Скрипачи закончили попурри из «Одной улыбки» и «Восхищения» и принялись раскланиваться, внимая прощальным аплодисментам. Кое-где уже убирали со столиков, число посетителей «Ле Рези» заметно пошло на убыль. Ивана Ламберта здесь уже не было. Да и вообще больше никого из знакомых; даже знакомых в лицо.

— Ну вот, мы наконец-то вдвоем! — Ему стоило великих трудов нарисовать на лице радостную улыбку. Острые черты и похожий на клюв нос делали его улыбающийся облик чрезвычайно комичным. — Я солгал Генри. Неужели вы думаете, что богам жаль поделиться с нами своим нектаром! — Тонкими костистыми пальцами он подозвал официанта. — Гарсон, еще бутылочку. И спаржу, только не под острым соусом. И два чистых бокала для меня и для моего… друга.

Последнее слово он неназойливо подчеркнул. Какая, однако, тактичность!

— А я ведь даже не знаю, как к вам обращаться, — сказал я. — Какое имя вы на данный момент предпочитаете?

— Ах, Карл Гривен звучит довольно естественно. Это красивое имя, но я им не пользовался уже давно. Гарри больше не существует; он еще вернется, но не сейчас. А могу ли я называть вас Аланом? Тогда мы будем обращаться друг к другу как Карл и Алан. — Он кивнул, прислушиваясь к звучанию собственных слов. — Видите, как хорошо? Никаких имен, кроме тех, которыми нарекли нас наши матери. И начиная с данного мгновенья, будем говорить друг другу правду и только правду.

— А что насчет покойной миссис Гривен?

— Упокоилась навсегда. — Он хмыкнул, переставляя бокалы и раскладывая салфетки. — Бесплотный дух, понадобившийся только затем, чтобы я смог устремиться к смертному одру.

— А как…

Но вопрос застрял у меня в горле. Как он понял, когда лучше исчезнуть, а когда придет пора появиться вновь?

— Сколько хлопот, Алан! Можно сказать так: я наблюдал издалека, дожидаясь минуты, когда вокруг останутся только эти милые лица.

Гривен обвел руками посетителей ресторана и приближающегося к нашему столику гарсона. Мы посидели молча, пока гарсон многоопытной рукой не откупорил шампанское. Быстрый щелчок, «Вуаля, мсье!», — и, не пролив ни капли, он наполнил нам оба бокала.

— Вот видите! — Гривен проводил его взглядом. — Вокруг одни приятные люди. Разве вы не чувствуете себя здесь в безопасности? Гарри бы сюда сунуться не посмел. Его отношения с полицией стали весьма… непредсказуемыми.

Я отхлебнул шампанского, вернее, сделал хороший глоток.

— А почему…

— Опять эти расспросы! Поверьте мне, скоро вы все поймете. Но сейчас моя очередь спрашивать. Расскажите мне о Люсинде. Она все еще хороша собою?

Я даже не удивился, во всяком случае, не слишком. Гривен выжидал, не спуская с меня глаз. На его лице я мог увидеть приметы злобы и злорадства, неотъемлемые стигматы человека, которому довелось потерпеть сокрушительное поражение.

— Да, — в конце концов произнес я. — Она ни на кого не похожа.

Он облегченно вздохнул.

— А ведь мы с вами, знаете ли, оказались здесь именно из-за нее. Все всегда происходит по придуманным ею правилам.

Я решил не атаковать лоб-в-лоб, решил попробовать боковые заходы. До поры до времени.

— Вы с ней любили друг друга?

— В свое время нам так не казалось. Любовь была тогда не в моде. Сегодняшние детки, вся эта молодежь, им кажется, будто секс — это их открытие. Но мы ведь были точно такими же. Крайне хладнокровными и изощренными. Мир был лишен романтики. Мы находили ее чудовищно буржуазной. — Гривен состроил гримасу. — «Буржуазность» — это было в те дни излюбленное Люсиндой ругательство. Или даже оскорбление. Разумеется, революционного духа у нее было не больше, чем у норки. Но она всегда была настолько восприимчива…

Гривен не мог рассказать Алану Эшеру всего, сколь бы мило это ни было с его стороны. Трудно было отнестись к Алану иначе, кроме как к нелепому фантазму, сотворенному из ребра Элио Чезале. Разумеется, Карл любил потолковать о себе, о своей молодой безгрешной жизни вплоть до 1926 года, когда он впервые повстречался с Люсиндой. Большую часть последующих лет он потратил втуне, потерял понапрасну, опускаясь все ниже и ниже по бесчисленным темным коридорам, но начало ему запомнилось в ослепительном холодном свете.