Джаханнам, или До встречи в Аду - Юлия Латынина

– Погоди, Данила, – сказал Суриков, – я еще не отыгрался.

– Ты уже проиграл.

Баров повернулся и пошел вниз. Его палка резко стучала по мраморным плитам.

* * *

Под освещенным козырьком казино, рядом с облитыми светом ледяными скульптурами, Барова ждал пухлый розовощекий человек в барашковой шапке – прокурор края.

– Нам надо поговорить, – сказал прокурор.

Баров остановился. За плечами его стояли два оливковых охранника, с проводками в ушах и в одинаковых серых пальто, так плохо вязавшихся с их смуглыми лицами.

– О чем? – удивился Данила Баров.

– О том, что я все это время работал на вас!

Баров покачал головой.

– Нет, Александр Валерьевич, вы работали на правосудие. Вы изобличили виновников страшной трагедии. И людей, которые обворовывали казну края.

– Казну? – задохнулся прокурор, – да вы… да я… я могу прекратить дело в любой момент.

– Вы не можете прекратить дело, пока Суриков не заплатит вам деньги, – усмехнулся Баров, – вы станете посмешищем всего края.

В пальцах московского олигарха показался беленький прямоугольник визитки. Голос Барова был холодней ледяных скульптур.

– Господин прокурор, я не буду платить за то, что вы сделали сами. Когда у вас найдется свежий товар на продажу – позвоните мне.

Белая визитка спланировала из рук олигарха на снег перед прокурором. За спиной его по ледяному насту прошуршали шины автомобиля. Оливковый охранник захлопнул за Баровым бронированную дверцу.

Прокурор Андриенко стоял, совершенно пораженный. Потом он нагнулся и поднял визитку.

* * *

Данила Баров, бывший партнер Артема Сурикова и владелец промышленной группы «Логос», покинул собственную яхту в восемь утра. Похожий на зенитную ракету катер доставил его к пристани, где олигарха уже ждала машина.

Это был шестисотый «Мерседес» с броней четвертой степени защиты и правительственными московскими номерами. На крыше серебристыми флагштоками торчали четыре антенны: одна от спутникового телефона, одна от телевизора и две от «Персея» – установленного в багажнике блокиратора радиовзрывателя.

Даже без антенн и без номеров машина привлекла бы к себе всеобщее внимание: в Кесареве европейские модели были реже попугаев в Антарктиде.

Еще более пристальное внимание «Мерседесу» уделили три человека из серой «Хонды», караулящей его на пристани. Все трое состояли в группе наружного наблюдения и имели устное поручение Рыдника не упускать Барова из виду.

«Мерседес» промчался по проспекту Нефтехимиков, миновал заводскую проходную и Причастьевский рынок и свернул к деревне Коршино.

Там «Мерседес» остановился чуть позади запорошенной снегом остановки. Рядом копошился крошечный рынок: вездесущие китайцы, откупившие два года назад половину коршинских земель, продавали картошку и лук. Оливковые охранники, выскочившие из машины, отворили дверцу перед высоким худым человеком с глазами, похожими на выцветшее небо.

При виде дорогой машины китайцы оживились и залопотали, но усилия их пропали втуне. Баров, не обрашая ни малейшего внимания на продавцов, шагнул с дороги в покрытую свежим ледком грязь и побрел по полю, туда, где над ажурными конструкциями нефтезавода восходило новорожденное солнце.

Данила Баров хорошо помнил, что именно с коршинских холмов завод был виден как на ладони.

* * *

Кесарев. 1994–1996 гг.

Данила Милетич снова приехал на Кесаревский нефтеперерабатывающий в конце 94-го года.

На нем был добротный английский костюм, пошитый портным на Севил-роу, и швейцарские часы за пятьдесят тысяч долларов. С ним было два «мерседеса» и пять человек охраны.

Несколько лет радужного существования Кесаревского НПЗ, когда в заводских магазинах рабочие могли купить китайские шмотки, корейскую технику и японские машины, полученные в обмен на нефтепродукты, – канули в небытие. Завод, предназначенный для переработки 30 тысяч тонн нефти в сутки, перерабатывал семь тысяч тонн в неделю и стоял на грани технологической катастрофы. Зарплаты рабочие не видали шесть месяцев. Правда, заводские магазины по-прежнему существовали, и в них по-прежнему можно было купить китайские кеды и корейские видеомагнитофоны на выдаваемые вместо зарплаты талоны. Просто кеды и видеомагнитофоны можно было уже купить повсюду, а в заводском магазине их цена была вчетверо выше, чем на рынке.

Первое, что Данила увидел, въехав на территорию завода, был небольшой грузовичок. Двое рабочих грузили в него какие-то обломки, в которых Данила, присмотревшись, узнал остатки японского оборудования, купленного за восемьдесят миллионов долларов в 1989 году и до сих пор не смонтированного. Погрузка проходила под контролем чеченца-автоматчика.

– Это что? – спросил Данила у чеченца.

– Дырэктор разрэшил, – сказал чеченец.

В кабинете директора почетное место занимала пятилитровая бутылка коньяка, ректификационной колонной возвышавшаяся посереди заваленного бумагами стола. Бутыль была полупуста, а Мезенцев – полупьян. Он потолстел на двадцать килограмм и на фоне своих рабочих выглядел, как эсэсовский комендант на фоне узников концлагеря. Вооруженный эскорт Милетича его ничуть не шокировал – видимо, по заводу, как по тайге, иначе не ходили. При виде старого партнера Мезенцев заплакал и полез обниматься.

– Олег Николаевич, – сказал Данила Милетич, – в прошлом квартале моя фирма поставила вам триста тысяч тонн нефти для переработки и не получила в обмен ничего. Где мое топливо?

– А я его другим людям продал, – ответил директор, – я им тоже должен был.

– С учетом задолженности по предыдущим поставкам, – сказал Милетич, – долг завода передо мной и Артемом составляет девяносто миллионов долларов. Как рассчитываться будете?

– Данила Александрович, – Мезенцев прижал руки к сердцу, – да я всей душой… да я же не для себя, для рабочих… ты же видишь, в каком завод состоянии, все тащут, поганые, все…

– В оплату ваших долгов я согласен взять акции завода, – сказал Данила, – двадцать семь процентов, если не ошибаюсь?

Мезенцев страшно удивился. На чековом аукционе завод выкупил через подставную фирму двадцать семь процентов собственных акций, но зачем это было сделано, директор толком не знал. Так, все покупали, и он купил. Что такое акции – директор не понимал. Главным и высшим экономическим благом он считал пятьдесят центов с тонны переработанного топлива, которые отстегивал ему Данила Милетич.

– Да бери! – сказал директор.

* * *

В течение следующих трех месяцев Данила Милетич скупил еще десять процентов акций; часть на аукционе, устроенном краевой администрацией, часть у замов Мезенцева. В начале 1995-го Данила нанял брокерскую контору, которая скупала акции у рабочих прямо за проходной, и только тут Мезенцев опомнился.