Его Искушение - Анна Гур

Рычит, вдавливает меня в кровать, пока я трепыхаюсь.

— Не было ничего! Даже поцелуя не было! Слышишь! Его… его машина сбила на моих глазах! А потом сказали, что он… сам виноват был, не там перебегал. Оборванец, ненужный и никто не заступился!

Смотрю в глаза Ивана и отвечаю правду.

— Моей мечтой было отомстить тогда, а потом… потом появился Ридли, и я решила, что выкарабкаюсь, вырвусь и у меня получилось!

Подаюсь вперед, приподнимаюсь на локтях и выговариваю в сжатые губы мужчины:

— Я иду к своей цели и никто, даже ты, Иван, меня не собьет. Однажды я создам свой центр помощи, я буду руководить фондами. В память о нем, о моем друге, я сделаю все, чтобы за таких “оборванцев” было кому вступиться.

Иван Кац

Цепенею. Меня буквально вышибает из действительности, и я лечу в прошлое. Туда, где пацан остался на пепелище своего прошлого, выл и оплакивал родителей.

Прямое попадание. Она словно пушку навела и выстрелила, попав в цель. Вскрыла все то, что похоронено глубоко внутри.

И вот я вижу себя в старом здании, не видавшем ремонта еще с совковых времен. Стою пришибленный и говорить не могу, заикаюсь, язык тогда у меня отказал. После того, как тела родителей увидел.

— Что за фамилия странная у тебя?

Баба толстая, сидит за столом, оформляет документы в детдом. Похожа на кусок колбасы, перетянутой веревкой, одно сплошное сало, которое вываливается из всех складок платья.

— Кац?! Фамилия странная. Не русский, что ль?!

Поправляет очки на своей жирной харе.

— Ты че, еще и немой?!

Отмахивается и продолжает выводить свои каракули в журнале. Механика и никакого сочувствия.

А у меня внутри все кровит и отец перед глазами в своем кабинете, белый халат, врачебная этика.

— Дмитрий Иванович, все пациенты на сегодня закончились.

— Спасибо, Майя, можете идти.

Поворачивается ко мне, снимает халат.

— Ну что, Ванюша, ты мне сегодня здорово помог.

— Бать, я все равно не буду врачом. Хоть убей.

Пожимает широкими плечами и, взяв портфель, выходит. Иду рядом. Ненавижу жару. Комарья полно.

— И вообще, мама говорит, что тебя твой профессор за бугор звал, а ты тут прозябаешь, а мог бы миллионы зашибать, сейчас, говорят, время такое, что бабла немеряно люди за пару дел поднимают. Новые порядки в страну пришли.

Отец бросает на меня взгляд свысока, я ему еще сильно уступаю в росте.

— Как переводится твоя фамилия, Иван, знаешь?

Закатываю глаза и пожимаю плечами.

— Не начинай только.

— Праведник. Пусть сейчас хаос вокруг, но ты живи по своему закону, сын.

Смаргиваю наваждение и всматриваюсь в заплаканные зеленые глаза Авроры, в них, в этой зеленой яркости такая безнадежность. Не привык я к чувствам, а в девчонке их слишком много.

— Хватит на сегодня откровений.

Переворачиваюсь на спину и устремляю взгляд в потолок, рядом ощущаю движение, девчонка пытается отползти.

Вскидываю руку, ловлю нежное тело и прибиваю к себе.

— Пожалуйста, я хочу в свою комнату, мне нужно побыть одной.

— Сейчас ты успокоишься и заснешь.

Всхлипывает.

И мне бы ее отослать подальше, в другую комнату, или вообще вышвырнуть из своего дома, но от этой мысли все внутри вскипает протестом.

— Я тебя ненавижу, Иван, как же я тебя ненавижу.

Шепот, но в тишине темной комнаты звучит слишком громко.

— Спи.

Ворочается рядом, натягивает одеяло и, наконец, затихает, расслабляется и сама ко мне ластится во сне, а я смотрю на мерцающую во мраке золотом макушку, пальцы сами играют с локонами.

Ненависти в ней точно нет. Странная она. Аврора… Кукла с душой. Она не похожа ни на одну предыдущую. Она меняет мое отношение…

Разворачивается во сне и утыкается носом мне в плечо, обхватывает руками торс, подсознательно держится за меня, чтобы не упасть.

— А говоришь, ненавидишь.

Провожу рукой по лицу. С этой куколкой все иначе. Мучительная иллюзия отношений, которые для меня табу, но по факту я выбрал себе постоянную женщину.

Монгол прав. Я дал защиту, но и подставил по-крупному. Теперь каждая псина знает, что я приблизил к себе женщину.

Думал, что одна ночь и вычеркнул, а стоило Флауэру вякнуть, что на нее запрос пришел, как меня всего передернуло.

— Что же мне с тобой делать, куколка?

Все время хочется ее видеть, чувствовать. Она сладко стонет, невероятно кричит и умеет распалить одним взглядом зеленых глаз, в которых бушует непокорность.

Именно в сексе Аврора, не переставая называет мое имя, безотчетно поддается, сама. С первого взгляда между нами проскользнула искра притяжения.

Ей не повезло.

Ей очень не повезло, раз звезды сошлись и наши пути пересеклись.

Опять вздрагивает, сопит что-то, а я смотрю на влажные дорожки на щеках. Почему-то не все равно.

Легкая, невесомая практически, только даже во сне почувствовав мои руки, напрягается в первые мгновения, а потом сама устраивается удобнее, жмется, защиты ищет.

И эту защиту могу ей дать только я. Девчонка вляпалась в мой мир с разгона. Сам затащил. Не выбери ее, ничего бы не было. Понимаю. Знаю. Но факта бешеного желания обладать это все не отменяет. Не было у нее шанса. Как только увидел, пропала она.

Либо моя. Либо — ничья. Иного не дано.

Эта девочка пробуждает во мне нечто несвойственное. Прижимаю тонкое тело к себе и вдыхаю ее аромат.

Чертова брусника, которая напоминает мне о прошлом, напоминает меня прежнего…

Вводит в искушение и заставляет быть человечным совсем немного и только с ней, но все же.

Иван, тот, другой, который прожил жизнь в детдоме и был таким же “оборванцем”, он, оказывается, не сдох, он живет где-то глубоко внутри и слова моей куколки были услышаны.

Понимание приходит, что жить Аврора будет не просто в моем доме, ее место в моей спальне.

Чтобы вдыхать ее запах, пока спит, чтобы чувствовать то, что, казалось, похоронено и забыто давно…

Аврора

Просыпаюсь по ощущениям поздно, разлепляю глаза и оборачиваюсь, опасаясь вновь увидеть мужчину за спиной.

Каца нет. Подушка с его стороны помята и хранит тяжелый запах вереска. Выдыхаю с облегчением. Я не знаю, что следует говорить Ивану. Банальное “доброе утро” не прокатит. Слишком это как-то интимно, и, скорее, определяет уровень близости. Спать с ним одно, а вот просыпаться совсем стремно.