Удержать престол - Денис Старый

мастера сабельного боя. Пока Заруцкий, понимая, что тратит много времени, не прострелил фехтовальщику ногу, взять того не представлялось возможным, если не подранить. А такой боец сильно заинтересовал атамана, который ранее считал себя хорошим фехтовальщиком.

— Скрутить и во двор к иным полоняным, — повелел Заруцкий, не обращая внимание на проклятия и обвинения в бесчестии, которые бурным потоком полились от мастера клинка, оказавшегося еще мастером бранных слов.

На пути атамана был еще один противник, вполне достойный и могущий убить Заруцкого, если только не броня. Это был капитан мушкетёров-наемников, который великолепно владел шпагой. Два укола пришлись в латную перчатку и один в кирасу, пока Заруцкий мощно не пробил саблей снизу вверх. Капитан пытался парировать удар, и это у него почти удалось, но удар был столь сильным, что шпага отлетела, а грудная клетка мушкетера раскрыла то, что скрывается внутри человека.

Заруцкий стал открывать все двери, чтобы убедиться, что могущих сопротивляться в этом крыле замкового дворца не осталось.

— Ух ты ж, вот это я зашел. О, прыгажуня! — растеряно сказал Заруцкий, когда увидел молодую женщину в одной из комнат.

Атаман, даже сам такого не ожидая, разнервничался, стал чаще прежнего разглаживать усы, рассматривая женщину.

Русые волосы, спадающие на открытые, бархатистые плечи, вполне фривольное платье, было по французской моде с декольте, и казак так и всматривался туда, где чуточку открыта женская тайна и что рождала необычайно бурную фантазию.

Атаман только что не облизывался, наблюдая, как встает с кровати знатная шляхетка.

— Кто вас манерам учил? Вы предстали перед княгиней! — прозвенел звонкий голосок женщины.

Насилу Заруцкий заставил себя уйти из комнаты, уже боясь самого себя. Он был готов сорвать все одежды с женщины и овладеть ею прямо здесь, потом еще и еще… но много дел, а время мало. Да и не только это останавливало Заруцкого…

Убежав с жилой части замкового дворца, атаман поспешил к пушкарской мануфактуре, которой Быхов славился еще более, чем своими владельцами. Сейчас производительность мастеров Быхова была сильно выше, чем Пушкарского двора в Москве. Из-за смены власти, да в целом Смуты, великий мастер Андрей Чохов и его ученики, все больше занимались небольшими колоколами, чем лили пушки. Жить-то нужно было за что-то. А вот в Быхове производство шло полным ходом, недавно Иероним Ходкевич даже троих немцев-мастеров выписал из империи.

— Что такое? — спросил Заруцкий, встретив своих людей, прячущихся, при этом окружив мастерскую, которая представляла собой чуть ли не завод, а по площади сравнима со всем замком.

— Две пушки выкатили, немец кричит что-то, а еще один литвин переводит, что стрелять станут, если мы подойдем, — отвечал Пронка Черный, казачий сотник.

— Что измыслил? — спросил атаман.

— Так, глянь, атаман! На крыше! — усмехнулся сотник.

Две пушки, что выкатил мастер Мартин Бунхольц, стояли прямо под козырьком, на котором уже были пятеро казаков, ожидающих отмашки командира.

Пронка вылез из укрытия и махнул рукой. Казаки споро спрыгнули и стали отвешивать болезненные тумаки смелым мастерам пушкарского дела, но, отнюдь, не военным.

— Иди, и скажи, кабы мастеров не забили до смерти! — приказал Заруцкий.

Через двадцать минут атаман уже хозяйским взглядом рассматривал полученные трофеи и ужасался от того, как сложно будет все это вывести. Все — это и людей, готовые орудия, заготовки, бронзу, инструмент, даже меха.

После обеда Быхов уже был в большей степени разорен, а людей собирали на площадях, пересчитывали, и выводили за пределы города. Только мастеров с семьями садили на подводы и везли, остальным предстояло идти пешком, причем до Пропойска, где уже, если все будет по плану, должны были ждать не менее пяти сотен подвод, чтобы ускорить продвижение.

Семь сотен повозок — это столько набралось награбленного и самых нужных людей. Собирали эти телеги со всей сельскохозяйственной округе, которую так же пограбили. Более ста подвод были наполнены продуктами, которые оставлять Заруцкий не желал. Ему еще зимовать со своими казаками в Путивле и Рыльске, а казенные харчи не факт, что будут с жирком.

— Что будет со мной? — спросила София у Ивана Заруцкого, когда атаман, наконец, нашел время на общение со своей прекрасной пленницей.

— А как Вы видите свою судьбу? — уставший, сонный, Заруцкий уже не такими глазами смотрел на женщину, ему бы поспать пару часов, тогда и взгляд озабоченного мартовского кота вернется.

Отчего-то данный факт, отсутствие сального взгляда, немного расстроил Софию, но, что естественно, женщина не подала вида, она даже сама себе в этом отказывалась признаваться. София Юрьевна старалась думать о том, как скоро она сможет исповедоваться в своих греховных мыслях и причаститься. Бог не оставит ее, даст силы сопротивляться бесовским желаниям.

— Если Вы меня отпустите, то я смогу заплатить Вам выкуп. Пять тысяч, десять? — приподняв подбородок, говорила София.

— Так Ваш муж заплатит, может и больше! — вспылил Заруцкий, повышая голос.

Пусть пять тысяч и были баснословным богатством, но впервые большое число серебряных монет не вызвало блеска в глазах казака. Атаману сильно не понравилось то, что его пленница собирается быстрее его покинуть. Он же ей никакого зла не причинит, будет защищать ото всех, хоть бы и от самого себя. А она… вот так, быстрее откупиться. Хотя деньги-то сказочные предлагает.

В это же время София думала о том, что ее мужу будет намного удобнее просто от нее отказаться. Вот даже взять и распространить ложь, что она была с этим… Заруцким. Уже были попытки Януша обвинить Софию в супружеской неверности [в РИ были такие беспочвенные слухи, что София имела любовников]. И уж точно Януш не заплатит и ста коп грошей за вызволение жены.

— Отпустите меня! — нерешительно, даже не будучи уверенной, что она хочет вернуться в свою унылую жизнь, попросила София.

— Нет! — жестко ответил Заруцкий, выбравшись из кареты, в которой везли Софию Юрьевну Радзивилл, в девичестве, Олелькович-Слуцкую.

Между тем, серьезных препятствий огромный, растянувшийся на пятнадцать верст поезд, не встречал. Могилевский гарнизон отправился на север, к Шклову, где был потрепан силами Захария Ляпунова, хотя и русские потеряли более ста человек. Гарнизоны Чечерска и Бобруйска объединились и попытались воспротивиться уводу большого количества людей в Московию, но что могут сделать две сотни конных? А пешие просто не успевали дойти.

Шляхта всполошилась, пошел зов чуть ли на посполитае рушанье, но те мелкие отряды панов, которые устремились в погоню, не представляли силу. Им бы