Бригада (1-16) - Александр Белов

Будучи человеком действия, неугомонная тетушка начала энергично подталкивать молодых людей к регистрации брака и созданию совместного гнезда, но дело все время буксовало. И вот тут одно за другим начали открываться новые обстоятельства, которые недвусмысленно давали понять: тихое и безоблачное семейное счастье Белову по-прежнему не грозит…

То, что Екатерина Николаевна приняла в Ярославе за естественную девичью скованность, оказалось на деле тяжелейшей депрессией. Как выяснилось, находясь в плену, девушка подверглась изнасилованию. Этот кошмарный эпизод не только травмировал психику несчастной, но еще и имел фатальное последствие в виде беременности. Ярослава пыталась убежать из семьи, и одна из таких попыток едва не закончилась ее гибелью. Изможденную и близкую к помешательству невесту с трудом удалось отыскать в скиту староверов, в паре сотен километров от Красносибирска. С тех пор за Ярославой все время приглядывала Екатерина Николаевна, и атмосфера в доме была близка к похоронной.

Тетушка настояла на немедленной подаче заявления в загс: ей казалось, что перспектива начать семейную жизнь если и не с чистого листа, то с новой страницы, поможет несчастной Ярославе забыть пережитый кошмар. Но оптимистические прогнозы не оправдались. Любой намек на возможную в будущем супружескую близость повергал невесту в состояние фрустрации. Один раз, когда Саня без каких-либо далеко идущих намерений поцеловал девушку в щеку, Ярослава вы-бросила в окно горшок с геранью и вознамерилась немедленно последовать за этим горшком.

Катя, привыкшая прежде всего действовать, не знала, что предпринять. Она оказалась в положении наблюдателя, который не может ничего изменить в ходе событий и только надрывает себе душу. Ярослава могла неделями не проронить ни слова. Спасибо, что хотя бы не препятствовала полному медицинскому обследованию, которое подтвердило, что и будущая мать, и будущий ребенок соматически вполне здоровы, и беременность протекает нормально.

Немногим меньше, чем Ярослава, Екатерину Николаевну тревожил племянник Саша. Он тоже замкнулся в себе, похудел, почернел и большую часть суток проводил на своем комбинате, являясь домой только для того, чтобы поспать. Ситуация в то время у него на работе была — врагу не пожелаешь. Да и кому захочется в такое семейное гнездышко, в котором на каждом шагу будто бы незримо присутствуют урны с прахом… Катя несколько раз перехватывала его взгляды, которые он исподтишка бросал на невесту, и оптимизма эти взгляды ей тоже не внушали. Ни желания, ни восторга, ни любовного трепета в этих взглядах не было и в помине — одна только всепоглощающая жалость, чисто братское сочувствие…

Катя любила своего племянника и ни минуты не сомневалась в его благородстве. Она знала, что будущий ребенок, плод чудовищного надругательства над его любимой женщиной, не будет обделен вниманием и лаской со стороны приемного отца. Никогда Саша Белов не позволит себе дурного слова или намека в адрес мальчика или жены, но… Что может происходить в душе мужчины при виде этого ребенка, об этом было даже страшно думать.

Когда подошел срок регистрации брака, у Ярославы снова случился нервный срыв, едва не закончившийся выкидышем. Заявление переписали на более поздний срок, а беременную уложили в роддом, под наблюдение врачей. Туда же устроилась и Катя: акушер-гинеколог со стажем — в любой больнице желанный сотрудник, и находилась при невестке почти неотлучно.

Правда, за несколько недель до рождения мальчика ей пришлось отлучиться по печальному поводу. Дедушка Ярославы, Афанасий, вместо того, чтобы, как планировалось, навестить внучку… собрался помирать. Годы не спишешь со счетов, да и травма головы, полученная Афанасием в ходе натуральных боевых действий бок о бок с Беловым, ни в коей мере не способствовала долгожительству.

И снова прикрывать семью грудью выпало на долю Екатерины Николаевны. Саня в момент получения телеграммы о тяжелом состоянии деда находился за рубежом, в очередной из деловых поездок, а Ярославе Катя о телеграмме даже не сказала. Подхватилась сама и поехала в поселок Свободный, где Афанасий буквально дышал на ладан.

Дед умирал тяжело, находясь в сознании. Обширный инсульт лишил его возможности не только двигаться, но и говорить. Странно было, что апоплексический удар такой силы не убил старика сразу. При виде подоспевшей Екатерины больной только завращал глазами и замычал, проявляя страшное беспокойство. Он мучился и беспокоился до тех пор, пока Катя, поправляя подушку, не наткнулась на мутный и изрядно помятый фотоснимок, который бог весть что делал в постели умирающего.

— Что это? — Катя полезла в сумку за очками для близи, а дед Афанасий снова страшно замычал.

В тот раз ей так и не довелось рассмотреть фотокарточку. Снимок был в спешке спрятан в сумку, поскольку в жизни деда наступили последние минуты… После возвращения с похорон Кате тоже было не до изучения семейных реликвий, и фотография провалялась в кармане сумочки еще какое-то время.

После всего пережитого роды Ярославы прошли, можно сказать, легко. Роженица проявила нечеловеческое терпение: скрипела зубами, хрустела костями, но даже не пискнула. А когда все закончилось, даже позволила себе улыбнуться. Катерина в тот момент даже подумала: а вдруг все еще образуется?..

— Ух ты, голубоглазый получился! — с восторгом воскликнул примчавшийся в палату Саша. — В Ярку!

Мальчик был смуглым, черные глянцевые волосы были длинными до плеч, и чтобы разглядеть глазки новорожденного, надо было эти волосы сперва отвести от лица.

Екатерина Николаевна не разделила восторга племянника: ей как опытному акушеру было прекрасно известно, что голубоглазыми получаются абсолютно все младенцы. Это даже не голубой цвет, а иссиня-лиловый, фиалковый. Редкая мать в первые дни своего материнства не обольщается по поводу такого красивого, такого необычайно насыщенного цвета младенческих глаз. Однако проходит месяц-другой, и эта неземная фиалковость уступает место любому другому обычному оттенку радужки. Так что карий будет цвет глаз у мальца — скорее всего, карий.

«Черная масть посильнее будет светлой», — подумала Екатерина Николаевна, но вслух говорить этого не стала.

— Ну, что, может, Афанасием парня назвать? — сказала она, поторопившись переменить опасную тему насчет сходства.

— Дурная, примета — называть в честь недавно умершего… — впервые разлепила искусанные в кровь губы молодая мать.

«Ни фига же себе! Ясновидящая, что ли?» — вновь изумилась про себя Катя: она абсолютно точно знала, что о смерти деда никто Ярославе не сообщал.

Сына Ярославы в итоге записали Алексеем. Б загс ходили вдвоем с Саней, без Ярославы, которой, в связи с карантином пришлось еще полежать в роддоме. Но назвали мальчика в соответствии с пожеланием матери. Отчество дали, попятное дело, Александрович. Ну, не Омаровичем, в самом-то деле, величать малыша! Не заслужил его покойный биологический отец такой чести, да и младенец