Ричард Длинные Руки - принц-регент - Гай Юлий Орловский

Он посмотрел мне в лицо, покачал головой.

— И все-таки, брат паладин…

Я спросил смиренно:

— Вы чем-то недовольны, отец Хайгелорх?

Он вздохнул.

— Любезный брат паладин… Надо ли было это говорить брату Целлестрину?

— Простите, — сказал я крайне почтительно, даже перепочтительно, — я что-то сказал неверно?

Он поморщился.

— Я имел в виду, надо ли было говорить именно так?.. Да, это верно, жестокие и несправедливые люди побеждают в жизни, они сильнее, однако это… это…

— Тупик, — подсказал я.

Он взглянул остро и с некоторой неприязнью.

— Вы, похоже, что-то понимаете, брат паладин. Даже странно. Так вот, чтобы из тупика выбраться, нужно растить в себе доброту и милосердие. Только так все общество станет выше и сильнее! А вы говорили так, словно Адам и Каин — лучшие люди на свете, которым мы обязаны всем.

Я ответил миролюбиво:

— Вообще-то так и есть.

— Брат паладин!

— Разумеется, — уточнил я, — верно не то, что лучшие люди, а что им мы обязаны всем… что так ценится в мирской жизни.

Он остро взглянул мне в глаза, но промолчал, как промолчал и я. Конечно же, он, как и я, прекрасно знает, что начало миру, в котором теперь живем, дали сыновья Каина, а не кроткого и богобоязненного Сифа. Каин выстроил первый на земле город, и теперь всюду города, его внук Тувалкаин освоил выплавку меди и железа, и вот теперь живем в железном веке, научился ковать не только доспехи и оружие, но и дивные по красоте украшения, что категорически отвергает церковь, однако простой народ жадно украшает себя ими, другой внук Ювал сделал первую свирель и научил людей играть, потом придумал лиру, а Явал показал всем, как строить шатры, и усовершенствовал кочевое скотоводство… а что сделали за это время потомки Сифа? Пасли скот и усердно молились.

— В мирской, — повторил он с нажимом, — всего лишь в мирской!

— Это наш мир, — напомнил я. — Мы отгородились в монастырях не для того, чтобы уйти от мира, как многие думают по неразумению своему.

— Брат паладин?

Я поинтересовался с изумлением:

— Что, и вы так думаете, брат Хайгелорх?.. Не-е-ет, мы в монастырях потому, чтобы мир не размыл нас, не поймал в свои сети по отдельности. Здесь мы поддерживаем друг друга, помогаем один другому устоять против излишней каиноизации. Отсюда, из монастырей, мы забрасываем в мир зерна грамотности, учености, лучшего устройства общества, милосердия, запреты на войны и на оружие… Но сами монастыри оставляем, как крепости! Наш главный враг — мир!.. И его мирские суеты.

Он помолчал, затем перекрестил меня.

— Ты мудр, брат паладин.

— Не я, — признал я честно, — это все усвоенное из хороших книг и от хороших учителей. Ни один человек не может быть мудрым без хороших книг и мудрых учителей.

Он кивнул.

— Говоришь мудро, брат паладин…

Я покосился на остальных, большинство смотрит все еще с непониманием, умности с ходу воспринимаются только умными, остальным нужно время и долгие размышления, разговоры на эти темы.

— Отец Хайгелорх, — сказал я, — с этим вопросом закончили, надеюсь. Ведь закончили?.. Теперь пора бы нам всем поговорить о главном и даже самом главном…

Брат Жак, стоя смирно в сторонке с молодыми монахами, услышал и сделал жест, дескать, о главном? Наливай!

— О главном, — переспросил Хайгелорх задумчиво, — это, конечно же, о служении Господу?

— Разумеется, — ответил я. — Вы же все знаете, из-за чего я приехал. Только чтобы лучше послужить Всевышнему и попробовать уберечь созданный им мир от разрушения. Времени мало, потому давайте сразу: что такое Маркус, его возможности, слабые места… По вашему прямому и недвусмысленному повелению можем двинуться в палаты, где столы и диваны, но рассказывать можете прямо по дороге.

Хайгелорх усмехнулся, оглянулся на своих вассалов.

— Какой напор, какая страсть! Неужели и мы были когда-то такими?

Священники смотрели на меня с ужасом и непониманием. Один сказал резко:

— Мы? Никогда!..

Второй подтвердил:

— Я бы вообще покончил с собой, несмотря на смертный грех…

Хайгелорх проговорил со скорбным вздохом:

— Да, я тоже почти забыл, что в молодости… гм… в самом деле, пойдемте отсюда.

Я быстро оглядел зал. Аббат уже исчез, но приор и его группа наблюдают за нами строго и настороженно. Как только Хайгелорх двинулся через зал, а за ним его группа, то приор со своими помощниками и сторонниками пошел следом, что, на мой взгляд почти искушенного интригана, говорит о возрастающем влиянии отца Хайгелорха, претендента на кресло аббата.

Мы расположились в небольшом и почти уютном зале, хотя и обставленном со всей строгостью и непримиримостью к излишествам и суетному украшению: длинный стол, два ряда простых стульев со спинками и широкими подлокотниками, но никаких мягких обивок, резных ножек.

Дежурящие монахи принесли серебряные чаши и кубки, перед всеми расставили по какому-то сложному ритуалу, во всяком случае, Хайгелорху, мне и Кроссбрину досталось последним.

Еще двое молча явились с большими кувшинами, но еще до того, как вино полилось в чаши, я сказал напористо:

— Прежде всего, что представляет из себя Маркус?

Священники кто поморщился от такого бесцеремонного начала, кто опустил голову, то ли не находя ответа, то ли стыдясь за меня, не умеющего начинать беседу издалека и постепенно.

Отец Мальбрах перекрестился и сказал со вздохом:

— Кара Божья.

— Орудие Сатаны, — немедленно возразил отец Леклерк.

Отец Мальбрах проговорил с нажимом:

— Это кара Господа! И у нас есть почти неопровержимые доказательства…

Отец Леклерк уточнил вежливо:

— Доводы.

— Доводы, — кисло сказал отец Мальбрах, но метнул в сторону отца Леклерка злой взгляд. — Весьма веские. И убедительные.

— Для тех, — отпарировал отец Леклерк, — у кого нет головы. Понятно же и без доказательств, что это происки Сатаны!

— Какие доказательства нужны тем, — согласился отец Мальбрах, — у кого вместо мозгов…

Я сказал громко:

— Братья, простите смиренного послушника, однако кто знает что-нибудь конкретное? Его размеры… я говорю о Маркусе, как действует, какого размера десант?

Кроссбрин взглянул с неудовольствием, поморщился, ответил с легким пренебрежением: