Последний солдат - Алекс Шу

– Так о чем ты со мной хотел пообщаться? – Константин Николаевич, прищурившись, с интересом смотрит на меня.

– Дед, ты только не волнуйся, ладно? Тема очень серьезная, – обеспокоенно смотрю на него.

– Когда ты так говоришь, я уже волноваться начинаю, – ворчит генерал-лейтенант. – Давай излагай, не томи душу.

В мозгу мелькает яркая искорка, предваряя очередное «озарение», накатывающее ослепительным взрывом. События из жизни деда всплывают в сознании, выстраиваясь стройными рядами фактов. Теперь я «вижу» Константина Николаевича насквозь, даже знаю о некоторых страницах его биографии, которые он предпочитает не упоминать.

– Дед, только не смейся, но я тебе сейчас скажу очень странную вещь, – говорю, смотря ему прямо в глаза.

Константин Николаевич собирается, в его глазах мелькает тень беспокойства.

– Я вижу прошлое и будущее, – собравшись духом, выпаливаю ему прямо в лицо.

Дед оглушительно хохочет, хлопая себя ладонями по бедрам. Еще пару секунд назад каменное напряженное лицо расслабляется, а губы расплываются в безумной широкой ухмылке, показывая белоснежные зубы.

– Ну, Лешка, ну шутник, уморил, паразит, – сквозь смех стонет Константин Николаевич, вытирая подушечками пальцев выступившие в краешках глаз прозрачные капельки, – а я уже думал, что-то серьезное…

Я терпеливо жду, пока дед перестанет ржать.

– Всё? Успокоился? – дождавшись утвердительного кивка, продолжаю: – Хочешь, сейчас о твоем прошлом расскажу, о котором мало кто знает.

– Давай попробуй, я тебя слушаю, – дед преувеличенно серьезно подпирает ладонью щеку, демонстрируя повышенное внимание. В его глазах по-прежнему плещется смех.

– 28 июля 1942 года вышел знаменитый приказ Иосифа Виссарионовича Сталина № 227, известный под названием «Ни шагу назад». Помнишь?

– Конечно, – кивает дед.

– 15 августа 1942 года, когда вы отступали под ударом немцев в районе станицы Сиротинская под Сталинградом, ты расстрелял паникера – девятнадцатилетнего деревенского веснушчатого пацана, утверждавшего, что война немцам проиграна, и призывавшего бросать оружие и разбегаться. Помнишь? Ошалевшие синие глаза этого парня, понявшего, что его сейчас убьют, когда строй солдат поднял винтовки, ты запомнил на всю жизнь. Парня звали Иван Миронов. И эту сцену ты снова и снова переживаешь в своих снах. Он очень напоминал тебе двоюродного брата Бориса, убитого в первые дни войны. Ты не мог поступить иначе и взял эту вину на себя.

Молчание. Сейчас ошалевшие глаза у бравого генерал-лейтенанта. Даже челюсть изумленно отвисла. Дед по-настоящему потрясен.

– Откуда ты знаешь? Я об этом никому не говорил. И бойцы по просьбе командира, его односельчанина, молчали, чтобы не позорить родителей, – бормочет Константин Николаевич, отводя глаза.

– А еще, дед, могу рассказать о твоей военно-полевой жене – старшем лейтенанте медицинской службы Татьяне Строговой. Как она выхаживала тебя после тяжелых ранений, как вы запирались в землянке, проводили ночь на сеновале, могу даже форму ее родинки ниже ключицы описать или шрамик от осколка чуть выше поясницы, чтобы ты в мои способности поверил.

– Хватит, – рявкает генерал, вскидывая ладонь перед моим лицом, – ты что-то уж совсем разошелся. Помолчи, дай мне подумать.

Дед мертвенно бледен, его руки суетливо разглаживают брюки, теребят ткань куртки, в глазах светится растерянность.

– Чертовщина какая-то, – наконец бравый генерал-лейтенант обретает дар речи и озадаченно трет ладонью лоб. – Знать ты этого точно не мог. О моем романе были осведомлены единицы. Подозревали, догадывались, да, но утверждать никто бы не взялся. Да и про расстрел тоже. Осталось два человека в живых, я с ними редко общаюсь, и на эту тему мы никогда не разговариваем. Рассказал бы кто, никогда бы не поверил.

– А хочешь, дед, расскажу, о чем Татьяна шептала тебе на сеновале? Что старший лейтенант рассказывала про своего отца, брата и других родственников? Она ведь потомственной дворянкой была, и фамилия ее настоящая не Строгова. Сказать какая? Булатова. А как она тебя раненого волокла на себе пять километров в грязи, и ты просил ее оставить себя и уходить?

– Я же сказал, хватит! – рычит генерал. – Допустим, я тебе верю. Черт подери, уж такого ты знать никак не мог. Что дальше?

– А дальше успокойся, вдохни и выдохни. Очень тебя прошу, постарайся не нервничать, то, что я тебе скажу, может сильно шокировать. Я не хочу, чтобы у тебя схватило сердце. Поэтому попытайся, пожалуйста, сохранить спокойствие.

– Я спокоен. Говори, – тревожное предчувствие черной тенью мелькает в глазах генерала, – о сердце моем не беспокойся. Я, конечно, уже в возрасте, но оно меня пока не подводило.

– В конце декабря 1991 года Советский Союз прекратит свое существование. Страна будет разрушена в результате заговора партийной элиты, КГБ и их приспешников, под руководством Михаила Сергеевича Горбачева, ставшего первым и последним президентом СССР.

– Ты что несешь, щенок?! – лицо Константина Николаевича наливается кровью. – Да как ты смеешь…

Меня хватают еще крепкие руки деда. Правая – за шиворот, левая сжимается мертвой хваткой на отвороте куртки. Генерал-лейтенант с силой встряхивает меня как тряпку.

– Ты можешь даже дать мне в морду, если тебе станет легче, – хриплю, держась за крепкие запястья, – но лучше выслушай.

– Хорошо, – с усилием выдавливает дед. Его кулаки медленно разжимаются, опуская ткань одежды.

И я начинаю рассказывать генерал-лейтенанту все, что происходило на моих глазах, дополняя события жизни фактами, узнанными из видений. Как Андропов рвался к власти и тащил в Политбюро Горбачева, как уничтожались конкуренты и соперники ЮВА, мешающие ему стать генсеком ЦК КПСС. Я знакомлю деда с планом «Реставрация», разработанным зловещим шефом КГБ. Через два года после моей гибели в Белом доме первое упоминание о похожем проекте, названном «Голгофа», появится в газете «Совершенно Секретно», в результате «откровений» бывшего генерала КГБ Михаила Любимова. Статья имела эффект разорвавшейся бомбы и вызвала нешуточный ажиотаж. Как потом признался бывший начальник третьего отдела ПГУ КГБ, его рассказ являлся сатирой. На самом деле высокопоставленный сотрудник органов имел доступ к секретной информации, умел анализировать и сопоставлять факты. Результатом его долгих размышлений и стала статья-мистификация о плане «Голгофа», приправленная изрядной долей стеба и фарса. Но Любимов не знал главного. Его пытливый ум кэгэбэшника смог нащупать краешек самой зловещей тайны ЮВА и КГБ – плана «Реставрация», невольно выдав некоторые его положения в форме художественной сатиры.

За красивыми словесами Андропова об «обществе, которое мы не знаем», «повышении производительности труда», «борьбе с тунеядцами и прогульщиками» скрывалось банальное предательство. ЮВА был искусно маскирующимся убежденным противником советской власти и СССР, его единомышленники желали стать настоящими хозяевами страны и ее материальных активов. Результатов своего «труда» всемогущий шеф КГБ не увидел. Через пятнадцать месяцев после избрания на пост генсека КПСС он умер. Но протеже Андропова Горбачев, став руководителем государства после смерти Черненко, объявил перестройку в 1985-м, запуская реализацию «Плана Р» в активную фазу.