История Франции - Андре Моруа

1. В Средние века король был лицом полусвященным. Во время царствования Людовика XIV он становится буквально живым идолом. Мужья приносят ему в жертву своих жен: «Нет ничего оскорбительного в том, чтобы поделиться с Юпитером». Личная жизнь монарха представляется чем-то вроде функции государства. При абсолютной монархии события в прихожих при спальных покоях приобретают такое же значение, как при конституционном режиме – события в парламентских коридорах. Добрая королева Мария-Терезия все так же неуверенно чувствовала себя при версальском дворе. У нее была одна только роль – роль той, которая подарила короне дофина, Монсеньора, умершего в пятидесятилетнем возрасте, в 1711 г. Месье, брат короля, женоподобный мужчина, занимался только своим миньоном, шевалье де Лорреном. Первая супруга Месье – Генриетта Английская, сестра Карла II, живая и очаровательная, – очень нравилась августейшему деверю и служила ему посредницей в переговорах между Францией и Англией. Когда она умерла совсем молодой, Месье женился на толстой немке, пфальцграфской принцессе – столь мужеподобной, что появилась шутка: «Мадам – самый глупый мужчина королевства, точно так же как Месье – самая глупая женщина». Эти двое двуполых глупца произвели на свет умнейшего человека – герцога Шартрского, позднее – герцога Орлеанского и регента Франции. Его воспитатель, аббат Дюбуа, преподавал ему историю. Герцог ненавидел этикет, хвалил английские вольности, обладал «героизмом безбожия», читал во время мессы Рабле и трудился вместе с одним химиком над созданием философского камня и перегонкой духов. Двор утверждал, что «сам дьявол руководит его работой». Король, чтобы породнить законную семью с незаконной, женил шартрского племянника на одной из своих побочных дочерей, мадемуазель де Блуа, которую прозвали «мадам Люцифер». Королева, ненавидевшая незаконных детей, дала Месье (своему сыну) пощечину, когда он объявил ей об этом браке. Но что оставалось делать? Этого потребовал король, а король правил даже супружескими парами.

2. Первой «провозглашенной любовницей» короля была трогательная Луиза де Лавальер, фрейлина Мадам, белокурая, грациозная и нежная. «Эта фиалочка, скрывавшаяся в траве, стыдилась быть любовницей, быть матерью, быть герцогиней», – пишет мадам де Севинье. Она любила короля ради него самого, родила ему четверых детей и в 1667 г. была вытеснена надменной маркизой де Монтеспан «Несравненной», а также «громогласной и победоносной», которая наводила на Лавальер ужас. На некоторое время король поселил их обеих в Версале, в апартаментах, названных «апартаментами Дам», но затем, в 1674 г., Лавальер под влиянием Боссюэ ушла на покаяние в монастырь кармелиток. Она прожила при дворе тринадцать лет и тридцать шесть лет провела в монастыре. Когда к ней в монастырь прибыли, чтобы сообщить о смерти графа де Вермандуа (одного из побочных детей Людовика XIV), она разрыдалась, а затем сказала: «Хватит оплакивать смерть сына, потому что я еще недостаточно оплакала его рождение…»

У мадам де Монтеспан было от короля восемь детей, один из которых, любимец отца, стал герцогом Мэнским. Этих бастардов, плод адюльтера, воспитывала во дворце мадам Скаррон, гувернантка. Король, отличавшийся набожностью, сожалел о случившемся скандале, но полагал, что достаточно способствует восстановлению добродетели, «если, уступая сердцу, он оставался хозяином разума», иначе говоря, если его любовницы и царили, то все же не правили. Но никто не смог бы предположить, что «вдова Скаррон», урожденная Франсуаза д’Обинье, гувернантка детей, «узаконенных Францией», займет место своей покровительницы в постели короля. Встречаясь ежедневно с Людовиком XIV, она сумела ему понравиться своим умом и скромностью, и он сделал ее маркизой де Ментенон, а потом, после смерти Марии-Терезии, тайно женился на ней (в декабре 1684 г.). Ей было сорок девять лет, а королю – сорок шесть. Прекрасная победа добродетели. Иезуит – духовник короля оказывал поддержку мадам Скаррон в твердой уверенности, что орден обретет в ней покровительницу. Ею восхищались благочестивые люди, ее почитали юные бесприданницы благородного происхождения, для которых ее заботами было открыто учебное заведение Сен-Сир. Ненавидевший ее Сен-Симон называет ее «роковой и позорной Ментенон», но признает за ней определенную ловкость и такт, которыми и объяснялась ее власть. Герцогиня Бургундская, чей муж, внук короля, стал в 1711 г. дофином, ухаживала за мадам де Ментенон, которую называла «тетушкой». Никогда еще наследник трона не был более достоин, чем герцог Бургундский, стать правителем. Воспитанный Фенелоном как либерал и реформист, он сумел бы консолидировать монархию. И вдруг в 1712 г. смерть с особой жестокостью поражает всю эту семью. Первой скончалась очаровательная герцогиня, затем герцог Бургундский, вслед за ними – маленький Людовик, герцог Бретонский, их старший сын; в 1714 г. умер герцог Беррийский, третий внук Людовика XIV. Выжил только двухлетний ребенок, герцог Анжуйский, сын герцога Бургундского, правнук короля, будущий Людовик XV. Современникам эта вереница нежданных смертей показалась подозрительной. Заговорили об отравлениях, обвиняли австрийский двор, и особенно герцога Орлеанского. Чтобы не дать ему возможности претендовать на трон, король объявил двоих своих незаконных детей (герцога Мэнского и графа Тулузского) узаконенными, «а также и продолжение их мужского потомства [приказал считать] подлинными принцами крови, получающими по праву этот титул, все чины и почести и имеющими право наследовать корону…» Обвинения против герцога Орлеанского были абсолютно необоснованны. На самом деле герцог Беррийский умер в результате падения с лошади. Трое других стали, похоже, жертвами эпидемии («багровой кори», то есть скарлатины, болезни крайне заразной). Яд был здесь ни при чем, но клевета оказалась упорной и, как обычно, весьма эффективной.

Николя де Лармессен. Портрет Луизы де Лавальер. Вторая половина XVII в.

Николя де Лармессен. Портрет Франсуазы д’Обинье, мадам де Ментенон. Вторая половина XVII в.

Неизвестный художник. Портрет мадам де Монтеспан. Вторая половина XVII в.

Бал при дворе Людовика XIV. Французская гравюра конца XVII в.

Жан-Батист Риго. Бурбонский дворец – резиденция маркизы де Монтеспан. Гравюра начала XVIII в.

3. Если сегодня красоту Версаля можно определить как меланхолическую, то какое ощущение радости должно было создавать это золото, эти зеркальные воды, эти лестницы розового мрамора, эти фонтаны и эти лужайки, когда тысячи мужчин и женщин, остроумных и очаровательных, участвовали в том постоянном празднике, каким была придворная жизнь! Платья, расшитые самоцветами, мундиры, ливреи, жирандоли, экипажи, зеленый бархат и огненные завесы, парчовые стулья – все это каждый миг создавало феерию цвета и света. Постоянно звучала музыка Люлли, ставились комедии Мольера, балеты Бенсерада. «В шесть часов садимся в коляски, – пишет мадам де Севинье, – мы едем наконец на канал кататься в гондолах. Там слушаем музыку, возвращаемся в десять часов и смотрим комедию; ровно в полночь – разговенье». В начале царствования юный король сам выступал в балетах и маскарадах. Он всегда любил Корнеля, Расина и Мольера. Он следил за тем, чтобы в карты при его дворе играли по-крупному; долги давали ему власть над придворными. Приверженный «внешней стороне религии», он ежедневно присутствовал на мессе и дважды в неделю ходил к причастию. Там старались появляться и дамы, потому что правильное поведение считалось добродетелью. Но постепенно вместе с Людовиком XIV старел и двор. Королю нравилось проводить время в покоях мадам де Ментенон, своей непровозглашенной супруги, где у него было свое кресло, а на маленьком столике лежали «О подражании Христу» и псалтырь. Девицы из Сен-Сира играли для него «Эсфирь» и «Аталию» Расина. Час смерти он принял с присущим ему достоинством. «Дитя мое, – сказал он пятилетнему дофину, – вы можете стать великим королем. Не подражайте мне ни в моем пристрастии к строительству, ни в моем пристрастии к войне…» Массийон, читавший надгробную молитву, начал ее такими словами: «Велик только Бог, братья мои…» Легко быть чистосердечным, когда говоришь о королях уже покойных.