Кавалергард. Война ва-банк - Василий Панфилов

То ли солнце отразилось от металла, то ли еще что, но французская колонна начала останавливаться, зазвучали сигналы тревоги.

— Пали, — все так же спокойно приказал Рюген.

— Ббах! Бах! Ббахх! — Зазвучали выстрелы и дорога меж редких деревьев окрасилась кровью. Пространство тут же заволокло дымом, но артиллеристы продолжали стрелять, а орудийная обслуга и временные помощники всячески помогали — благо, каждое движение было отрепетировано до мелочей.

Венедские пехотинцы начали стрельбу почти одновременно с артиллеристами и целились они в головы колонн — полковых, батальонных, ротных. То есть туда, где шли офицеры и большая часть сержантского состава. Не в самих офицеров — упаси боже! В восемнадцатом веке специально выцеливать благородных дворян… Не одобрялось. Но егерям было сказано — нужно разделить колонны так, чтобы те чувствовали себя обособленно. А что может лучше обособить, чем умирающие по обеим сторонам твоего подразделения? Невольно французские солдаты сбивались в кучи, становясь замечательными мишенями. Не все, далеко не все… Но в основном. По привычке они ждали приказов командиров, теряя драгоценные секунды. А потом и минуты.

Над полем боя поднялся дикий крик, заглушивший пушечные выстрелы. Из порохового дыма начали выбегать вражеские солдаты с ружьями наперевес, но совершенно деморализованные, практически все поодиночке. Их с легкостью отстреливали венедские егеря и специально взятые отборные стрелки из ополченцев-охотников. Для страховки к каждому стрелку был приставлен либо спешенные кавалерист с обнаженной саблей, либо мастер фланкирования, не способный к столь точной стрельбе.

Бешеная стрельба продолжалась более пяти минут и не меньше десятка старых пушек разорвало, убив и покалечив орудийную прислугу. Наконец, враги увидели возможность бежать — назад, наступая на трупы. И побежали… Кавалерия, правда, сделала несколько попыток прорваться сквозь померанский строй, но не слишком удачных. Они изначально были главными мишенями, так что удальцов осталось немного, да и те в большинстве своем были ранены. Так что и они двинулись назад, под пулями, ядрами и картечью.

Французов осталось немного, чуть меньше десяти тысяч, когда они вырвались из огневого мешка. Немного подождав, Рюген громко сказал:

— Недорубленный лес вырастает. По коням!

Задача предстояла не самая приятная и благородная — догонять и рубить бегущих клинками — пленные ему не нужны. Но именно поэтому требовался личный пример. Поэтому с невозмутимым лицом герцог вскочил на коня и сказал бледному Святославу негромко:

— Тебе-то как раз необязательно.

— Нет, надо…

Дальше была кровавая работа — кавалерия и пехота старательно уничтожала бегущих. Правда, не трогали тех, кто ложился…

Французов уцелело около трех тысяч и почти все они были ранены, причем добрая половина — тяжело. Сын спешился и стоял теперь, держась за стремя, его откровенно мутило. Даже для бойца, прошедшего ожесточеннейшие схватки на Узедоме, это было слишком…

— Ты как?

— Нормально, отец…, — вяло отозвался Святослав, — отойду. Это так…

Подойдя со свитой к немногочисленным пленным офицерам, Грифич внимательно оглядел их — совершенно недружелюбно, хотя воинский этикет восемнадцатого века был достаточно куртуазным.

— Французы лишние на этой войне, — громко и отчетливо сказал он на французском, — Посылку следующего отряда буду воспринимать как объявление войны — и Франция заполыхает.

Может быть, слова сказаны зря, но в Европе привыкли к трескучим фразам и угрозам. Говорят и куда более… Опасается ли он Францию? Да, но не слишком — сейчас она плотно завязла в колониальных войнах и в ближайшие годы просто не сможет выделить серьезных сил. Пятьдесят-сто тысяч — безусловно, но не более. Переварит.

После — работа по сбору трофеев и похоронам. Возможно… Да даже наверняка Фридрих уже знает о нападении на союзников — впереди основного отряда рысил десяток улан и они наверняка на подходе к пруссакам. Вот только выдвинется ли Старый Фриц на помощь? Ой, вряд ли… Разделять войско на части Рюген давно его отучил.

Трофеи, увы, не слишком богаты — как выяснилось, немалая часть французского обоза ехала с пруссаками. Ну да ладно — одних только ружей… Похороны самое неприятное, но копать никто не собирается — неподалеку расположен неглубокий, но узкий овраг, в котором протекает ручей. Солдат без лишних церемоний стаскивают туда на телегах. Заартачившимся было некоторым пленным…

— Это неправильно, хоронить их как скот!

Кричавший был готов к смерти и вышел вперед. Пожилой офицер, призванный на действительную из резерва, устало объяснил ему:

— Как скот — это оставить их здесь на солнце. Мы не будет копать могилы вашим товарищам на виду у вражеского лагеря. У вас на это не хватит сил — много раненых, а пруссаки если и помогут с похоронами, то сделают точно так же, только через пару дней. Крикун замолк и больше французы не возмущались.

И снова — маленькая, подлая военная хитрость, привычная, но не афишируемая в Европе. Овраг с ручьем, в который стаскивали трупы, впадает в речку, из которой и пьют прусские солдаты…

В основной лагерь Померанский с солдатами вошел уже ночью, с большой помпой. Не то чтобы хотелось… Но продемонстрировать стоявшему в полутора верстах неприятелю свою победу было нужно. Ну и поднять настроение своим войскам. Да и откровенно говоря, когда почти тридцать тысяч взбудораженных боем людей входят в лагерь, спать вряд ли кому удастся. Так что с утра воины зевали, но настроение было хорошим. А что — французов уже разгромили, да как! Пруссаки… Пусть их намного больше, ну и что? Размажем и их! Немаловажным обстоятельством было то, что укрепления венедов давно были готовы и пусть солдаты не выспались, но командиры не мешали им вздремнуть днем.

Решат пруссаки пойти в атаку… Что маловероятно — нужно разобрать обоз, да подготовить как следует лагерь к возможной контратаке, да отдохнуть после маршей — когда половину войска составляют новобранцы, это особенно важно.

— Когда они действовать начнут? — Задал вопрос Богуслав.

— Да думаю, не раньше чем через пару дней.

— Я про пластунов.

— Сегодня ночью должны.

С пластунами была отдельная история: вычислив приблизительно, где пруссакам будет удобно встать, саперы подготовили несколько десятков капитальных схронов. Судя по отсутствию шума у противника, их пока не обнаружили… Ну и засели в них пластуны и егеря, хорошо знающие прусский диалект немецкого[116] и разумеется — обычаи. В условленный срок они должны будут повредить порох. Будь это война с турками, пластуны перерезали бы глотки знатным беям, но в междуусобных стычках европейцев нельзя, могут возмутиться соседи — вплоть до объявления войны.