Посмертный портрет - Нора Робертс

– А ты позаботься о моем пьяном ирландце. Я тоже не могу без него жить.

В голосе Рорка послышалось недоумение:

– Без кого, без Брайана?

– Нет, идиот. Без тебя.

– А… – Он так растерянно усмехнулся, что у Евы защипало в глазах. – Хорошо. Значит, мы на равных! Тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи. – Она смотрела на гудящую трубку, жалея, что нельзя протянуть руку и притащить Рорка обратно.

Компьютер еще не закончил поиск, когда в кабинет ввалились Пибоди и Макнаб.

– У Соммерсета все в порядке, – сказала Пибоди. – Завтра ему снимут шину, а вскоре он сможет ходить.

– Я прыгаю от радости… Мэтью Брэди, Ансель Адамс, Джимми Ольсен, Луи Жавер. Кто это такие?

– Джимми Ольсен – начинающий репортер «Дейли планет», – откликнулся Макнаб.

– Ты его знаешь?

– «Супермен», Даллас! Вам следовало бы больше интересоваться поп-культурой. Комиксы, рассказы в картинках, видео, компьютерные игры… Понимаете, Супермен – это супергерой с планеты Криптон, который был послан на Землю еще ребенком и…

– Короче, Макнаб!

– Если короче, то Джимми Ольсен – один из персонажей этого комикса. Молодой репортер и фотограф.

– Фотограф… Любопытно. А остальные?

– Ансель Адамс – когда-то был такой знаменитый фотограф, – подсказала Пибоди. – У моего отца хранились репродукции его снимков. Он замечательно снимал пейзажи.

– И Мэтью Брэди. – Ева подошла к компьютеру. – Про этого я слышала. Еще один фотограф. Итак, три из четверых. Сплошные псевдонимы – и, естественно, никаких адресов, никаких родственников. Но что скрывается за дверью номер четыре? – У нее загорелись глаза. – А вот и победа! Не Луи, а Анри Жавер. Фотограф, известность которому принесли главным образом портреты мертвых. Работал в начале века в Париже. Хотя это направление, получившее название «Портреты теней», быстро вышло из моды, но снимки Жавера до сих пор считаются лучшими образцами этого жанра. Его работы можно видеть в Лувре, Лондонском музее фотографии и Международном центре фотографии в Нью-Йорке. Макнаб, найди мне о Жавере все, что можешь!

– Уже ищу.

– А победа в том, что наш мальчик, судя по всему, имя сохранил свое. Пибоди, Луи или Льюисов в наших списках около двух дюжин. Проверь их. Ну, детки, – хищно улыбнувшись, сказала Ева, – похоже, мы взяли его след.

Она работала, пока не воспалились глаза. Работала, хотя давно отправила Пибоди и Макнаба в постель. Пусть делают там все, что хотят…

Когда у нее зарябило не только в глазах, но и в мозгу, она разложила кресло и подремала несколько часов. Еще одна одинокая ночь в огромной кровати была ей уже не по силам.

Но Ева напрасно старалась довести себя до изнурения: сны все же настигли ее, схватили ледяными пальцами, и начались кошмары.

Комната была знакомой. Пугающе знакомой. Той самой страшной комнатой в Далласе, где воздух обжигал холодом и казался грязно-красным. Ева знала, что это сон, и пыталась вырваться из него. И все равно она ощущала запах крови. Запах крови, сочившейся из неподвижного тела и капавшей на пол с ножа, который она сжимала в руках.

Ева ощущала запах смерти. То, что она сделала, на что решилась, чтобы спасти себя, навеки запечатлелось в ее сознании.

Рука болела отчаянно. Рука ребенка во сне и рука женщины, оказавшейся в плену этого сна. Сломанную кость жгло огнем, рука онемела от плеча до кончиков пальцев, с которых капала кровь.

Нужно было избавиться от наваждения. Сделать то, что она сделала тогда: смыть кровь и смерть холодной водой.

Она двигалась медленно, как старуха, морщась от острой боли между ног и пытаясь не думать о причине этой боли.

Вода и кровь пахли железом, но откуда она это знала? Тогда ей было всего восемь.

Он снова избил ее. Пришел домой недостаточно пьяный, чтобы оставить ее в покое. Поэтому он снова избил ее, снова изнасиловал, а потом сломал руку. Но на этот раз она остановила его.

Его остановил нож.

Теперь она могла уйти. Уйти из этой комнаты, от этого холода и от него.

– Ты никогда не уйдешь, и сама знаешь это!

Она подняла глаза. Над раковиной висело зеркало. Она видела в нем свое лицо – худое, бледное, с глазами, потемневшими от потрясения и боли, – и лицо того, кто стоял сзади. Красивое, с чудесными синими глазами, шелковистыми черными кудрями и полными губами. Как с картинки.

Рорк. Она знала его. Любила. Он приехал за ней в Даллас и сейчас заберет отсюда. Когда Ева повернулась к нему, она перестала быть ребенком и превратилась в женщину. Но окровавленный труп того, кто был ее отцом, по-прежнему лежал между ними.

– Я не хочу оставаться здесь. Хочу домой. Я так рада, что ты пришел за мной.

– Это ты убила его, верно?

– Он делал мне больно! И никогда не перестал бы!

– Что ж, отец имеет право время от времени учить ребенка уму-разуму. – Он нагнулся, схватил труп за волосы, приподнял голову и заглянул в лицо. – Я знал его. Мы прокручивали с ним кое-какие дела и хорошо понимали друг друга.

– Нет, ты не такой. Ты никогда не встречался с ним!

В синих глазах вспыхнуло пламя, от которого у Евы сжалось все внутри.

– Я не люблю, когда женщина называет меня лжецом.

– Рорк…

Он поднял нож и медленно выпрямился.

– Рорк, да не тот. Я – Патрик Рорк. – Он повертел нож в руке и, нехорошо улыбаясь, шагнул к ней. – Думаю, пора научить тебя уважать отцов.

Ева вскрикнула и проснулась. Капли холодного пота стекали с ее тела, как кровь.

К прибытию бригады Ева взяла себя в руки. Кошмары, тревога за Рорка и даже неминуемый неприятный разговор с Соммерсетом были забыты.

– Мы ищем Луи Жавера, который был помощником Хастингса в январе, во время съемок свадьбы. Жавер – псевдоним, Луи – скорее всего, настоящее имя. Забудем о возрастной группе. Будем считать, что ему от двадцати пяти до шестидесяти. Очень профессиональный, артистичный, умный. Вероятнее всего, живет один и имеет хорошую фотоаппаратуру или обладает доступом к ней. Лично я считаю, что он является владельцем. Это его инструмент, его работа и его искусство.

Она откашлялась и продолжила:

– Фини, я хочу, чтобы ты поработал с Браунинг. Луи Жавера нет в списке студентов, которых она посылала к Хастингсу, но подозреваемый мог изменить имя. Держу пари, что он учился у нее, и что она видела его работы. Я уже намозолила ей глаза. Может быть, свежее лицо заставит ее что-нибудь вспомнить.

– Впервые за последние двадцать лет кто-то сказал, что у меня свежее лицо, – пробурчал Фини, уминая булочку.