Белая сирень - Маша Ловыгина

— Не без того. Ехал в милицейской машине обратно со своим учеником бывшим. Хороший парень, умный. А был… — старик махнул рукой. — Думал, пропадёт. Нет, видишь, семейный стал, дети растут. Сказал, что, если б я не научил его технику любить, — Лаврик прикрыл глаза ладонью, — пропал бы ни за грош. Что нужен он теперь, любят его. А я? Вот кому я нужен?

— Мне, — Оля стала накладывать сахар в чай, чтобы не смотреть на старика. Свербило в носу и щипало глаза от этого разговора. — Ладно, давай по порядку. Я обещала тебе всё рассказать, но прежде расскажи мне о Марине и о том вечере, когда она была у тебя.

— Эх, Марина! — Лаврик собрал щетинистый подбородок в кулак. Над переносицей собрались глубокие морщины. — Хорошая девка была. Неглупая. А мать её шпыняла почём зря. Пила, мужиков в дом водила. А Маринка-то, ни-ни, в рот капли не брала. Кое-как девять классов закончила, работать пошла. А куда деваться? Как мамаша гулять? Тьфу, прости господи. На Марину многие поглядывали, уж больно хороша собой была, да просто так никто видно брать не хотел. Оно и понятно: ни кола, ни двора, в квартире родственница обретается. Одной красотой сыт не будешь. Времена такие нынче! — Лаврик с шумом отпил. — И Маринка-то, думаю, за абы кого без любви тоже не пошла. Уж не знаю, в кого такая гордая уродилась. Видать, в отца, кто бы он ни был, но точно не в мать. Совсем зелёной, вроде тебя, к нам в «Огонёк» пришла работать. Помыкалась, горемычная, а тут на тебе — в официантки позвали. А чего, работа хоть и тяжёлая, но хлебная.

Лаврик рассказывал не спеша, и Оля почти наяву представила давние события.

— Там её Морозов и заприметил, — старик кашлянул, подбирая слова. — Закрутилось, в общем. Ему никто не смел отказать. Сильный мужик, жестокий. Вот и Маринку сломал, подмял под себя. Бегала за ним, как собачонка. Слушать никого не хотела. Ведь оно и понятно: росла девка безотцовщиной, мать гулящая, все к ней руки тянули с малолетства. А Морозов, видать, защиту дал. Я тебе точно говорю, она у всех на глазах росла, хорошая девка, правильная. Да с мужиками не везло, как сглазили. Но, это уже другая история, — Лаврик добавил кипятку, отчего его напиток приобрёл янтарный цвет. — Подставил её кто-то в чужом городе. Вот и приехала квартиру продать. А с той квартиры денег-то — грош да алтын. Убитая жилплощадь! — старик оглядел собственные стены и вздохнул. — Сильно она переживала. Пришла ко мне. Рассказала коротенько обо всём. И что мол будут скоро деньги. Даст, что ли, кто? Не помню. Ну, мы выпили чуток. А потом она ушла. Наутро нашли возле парка сбитую.

— Марина говорила что-нибудь про Морозова? — глухо спросила Оля.

— Дык, — Лаврик развёл руками. — А чего тут скажешь? Укатил он давно. Здесь его дружки промышляют. Я так понимаю, мзду ему платят.

Оля отвела глаза, зажав ладони между коленями.

— Теперь твоя очередь, — взгляд Лаврика посуровел. — Да говори толком, не спеши. За что ж такую красоту извести хотели?

— Ох, Лаврик, не о том… — Оля даже застонала от напряжения, не зная, говорить ли о своих догадках старику. Сама мысль, что это может оказаться правдой, перекрывала доступ кислорода в лёгкие, выжигая изнутри. Никогда Оля не могла представить себе даже в самом страшном кошмаре, что придётся произнести эти слова. И кто сказал, что после того, что она пережила, судьба, наконец, даст ей шанс счастливой спокойной жизни? Нет, видимо, у судьбы были иные планы на её счёт. Она решила вдосталь накуражиться, отбирая одного за другим близких ей людей. А что, если она ошибается?

Оля всхлипнула и прикусила палец.

— Кажется, я совсем запуталась. И мне очень страшно. И больно…

Лаврик наклонился ближе, глуховато выпячивая ухо.

— Я ведь всегда ему верила…

Лаврик достал с антресолей старую, мешковатую по центру, раскладушку. После недолгих споров лёг на неё сам, уступив кровать Оле. Девушка не могла уснуть, погружённая в свои мысли и переживания. Лаврик был прав в одном — торопиться с выводами не следовало. Собственный опыт заставлял его быть осторожным, а желание жить трезвой жизнью, отнюдь не избавляло от нервных вспышек и сильного тремора рук. «Дай мне несколько дней, и я буду в норме», — попросил Лаврик. Ольга не стала скрывать, что сама боится до дрожи, что следствие затянется, и она завязнет в этом омуте ещё глубже.

Лаврик не давил на Олю. После фразы, произнесённой тихим голосом, Оля замкнулась, отвечала односложно, а потом и вовсе засобиралась к себе. Тогда Лаврик и полез на антресоль. Долго с грохотом возился там, роняя на пол обрезки выцветших обоев и полчища засохших мух, пока Оля сидела за его ноутбуком.

Она не знала, как поступить, потому что не верила в то, что нашёптывало ей подсознание. Это просто не могло быть правдой.

Когда она бежала в Москву, то искренне верила, что оставляет за спиной свою прошлую жизнь. Скидывает её как тесную неудобную одежду, разрывает колючие швы, режущие кожу. И что теперь? Новая одежда, как оказалось, тоже не подходит по размеру?

«Она не требует ни вздохов, ни признанья, ни слёз, ни просьб, ни пламенных речей…», — подписал Белецкий фотографию в соцсети, на которой были изображены маленькие перчатки из бордовой кожи, а поверх них — роскошный футляр помады «Шанель».

Оля прекрасно знала, кому они принадлежат: Ж-ж-жаннуля — яркая трудолюбивая пчёлка. Пользователи сверх меры накидали своих комментариев:

«Не мужчина, а загадка!».

«Артём, ты лучше всех! Тебе подойду только я!»

«Ты просто — ах!»

«Встретимся?»

«Тёмыч, забей!»

«Всегда твоя!»

«Белецкий должен принадлежать народу!»

«Бабы — зло!»

Она почувствовала, как ревность заливает щёки румянцем.

Сначала ты думаешь, что не сможешь никого любить. Что тебе это просто не нужно. Что любовь — опасная вещь, если ты недостаточно циничен и опытен в этих вопросах. А потом, тебя вдруг накрывает в одну секунду, до хруста ломая кости от желания быть рядом, когда даже ночью всё в тебе поёт, и ты просыпаешься с улыбкой на губах, уверенный в том, что всё вокруг прекрасно и головокружительно только по одной единственной причине: ты любишь и любим. В состоянии ли ты удержать этот сверкающий зыбкий шар в своих руках, чтобы нести его хрустальную хрупкость дни и годы? Имела ли ты право, давая обещания, затем тихо стащить их и спрятать? Не боишься, что найдётся кто-то более достойный и решительный, чтобы нести эту ношу за тебя?

Оля водила пальцем по картинке. Перед глазами возникла прихожая, где было сделано фото. Кажется, что она даже слышала тиканье ходиков из-за двери спальни…

***

— Ты совершенно не доверяешь людям! — Артём, стоя на коленях, опустил голову над ванной. Отфыркиваясь, ждал, когда Оля смоет шампунь с его волос, поливая из ковша нагретой водой.

В его доме меняли старые трубы, а во двор привезли цистерну с водой, из которой они носили воду всё утро себе и соседу Белецкого — отставному офицеру с протезом вместо ноги. Рабочие обещали закончить ремонт до вечера, но жители дома настойчиво уточняли сроки, обмениваясь между собой телефонами Управы.