Вечность в тебе - Аннэ Фрейтаг

В пятнадцать Джейкоб начал заниматься боксом. Учительница английского подала ему эту идею, рассказав, как сильно это помогло ее сыну. Джейкоб тренировался шесть раз в неделю. У него был талант, и он был быстр. Он научился контролировать свои вспышки гнева, контролировать себя. В школе его дела сразу пошли в гору. И вышло, что он не был глуп. В это время Уолтер узнал, что у его сына есть сводный брат. Так Джейкоб познакомился с Артуром, и его жизнь наладилась.

Пока отчим Джейкоба не попытался прервать этот контакт. Дело дошло до ссоры. Но на этот раз Джейкоб сопротивлялся. Когда Питер набросился на него, он избил его чуть ли не до потери сознания.

С этого момента все стало меняться. Не мать Джейкоба, а он сам менял свою жизнь. Он пошел в Управление по делам несовершеннолетних, и Уолтер взял его под свою опеку. Это было почти три года назад.

Джейкоб

Я и не думал, что мне захочется рассказать ей все. Хорошо, что теперь она знает. Я говорил быстро, не оставляя себе времени на размышления. Мы стояли друг напротив друга в прихожей, и Луиза просто слушала. Дважды она плакала. Но она не произнесла ни слова. Но этого и не было нужно. На ее лице было все: сострадание, забота, любовь.

– Причина, по которой я не хочу об этом говорить, – говорю я, наконец, – в том, что я больше не такой. Я стал другим.

– Знаю, – говорит Луиза, глядя на меня снизу вверх. Этот взгляд неуверенно спрашивает, можно ли меня обнять. Или мне это помешает. Или лучше, если она не будет этого делать.

Я сглатываю и делаю шаг к ней, а она – ко мне. И тогда она встает передо мной. Я чувствую ее тепло и вижу усталость на ее лице. Тени, оставленные прошедшими днями под ее глазами, высоким лбом, маленьким носиком. Луиза встает на цыпочки и обнимает меня за шею. Я заключаю ее в свои объятия и приподнимаю, а она крепко цепляется за меня. Она намного меньше и миниатюрнее меня, но это объятие дарит мне безопасность и то чувство защищенности, которого я никогда не знал. Как будто с ней я могу позволить себе упасть. И как будто она меня поймает.

Луиза целует меня, и я закрываю глаза и кладу руку ей на затылок, придерживая ее голову. Я чувствую ее губы на своих губах.

Я словно снова вернулся домой.

Джейкоб

Некоторое время мы стояли в коридоре и целовались. Щеки Луизы совсем раскраснелись. В какой-то момент мы остановились, но не потому, что нам так хотелось, а потому, что подумали, что вернулась ее мать. Но это была не она. Кто-то из соседей.

Мы прошли на кухню и накрыли на стол. В особом, «нашем» молчании. После этого Луиза рассказала мне о последнем письме Кристофера. И о своем предпоследнем задании.

– Тебе разрешено сохранить только одну вещь? – спрашиваю я.

– Да.

– Это довольно сложно.

– Не очень. Выбор дался мне не так уж тяжело.

– Ты уже знаешь, что оставишь на память?

Она кивает.

– Помнишь записные книжки, о которых я тебе рассказывала?

– Ты имеешь в виду те, со словами? – спрашиваю я.

– Да. Я нашла их во время уборки. – Она делает паузу. – Я хочу сохранить их.

Джейкоб

Мать Луизы ставит на стол бумажный пакет. Запах ветчины, салями и чеснока расплывается по всей кухне.

– Так, – говорит она. – Я принесла тебе паннакотту, Джейкоб, – фрау Кениг ставит на стол передо мной небольшую баночку с завинчивающейся крышкой. – Если не захочешь съесть сейчас, заберешь ее с собой.

– Спасибо, – говорю я. Она улыбается, и я вижу, что ее глаза красные и опухшие. Раньше, в тусклом свете прихожей, этого не было видно.

– А для тебя, Пчелка, – говорит она, ненадолго открывая верхнюю коробку с пиццей, чтобы убедиться, что дает нужную, – пицца с салями. – Луиза и ее мать смотрят друг на друга, и этот взгляд как маленькое примирение. – Это салями из баранины. – Пауза. – Ты ведь любишь баранину, – голос ее матери звучит неуверенно.

– Да, – говорит Луиза. – Я люблю баранину.

Мы сидим втроем за кухонным столом, и мама Луизы вежливо расспрашивает меня. Сколько мне лет, каковы мои планы, почему я больше не живу дома. Я честен, но детали держу при себе.

– Я просто пока не знаю точно, чем хочу заниматься, – это даже не ложь. Я действительно не знаю. Луиза смотрит на свою пиццу. Думаю, больше всего ей хочется сказать: «Но я знаю. Он хочет быть поваром».

– Понимаю. Я тоже долго не могла определиться, чем хочу заниматься. – Она ненадолго умолкает. – Впрочем, это неправда. Я прекрасно знала, кем хочу стать, но знала и то, как на это отреагирует мой отец.

– Ты мне никогда об этом не говорила, – произносит Луиза.

– О, твой дедушка был хирургом. Конечно, он хотел, чтобы я тоже стала хирургом. «А не какой-то там операционной медсестрой», – она имитирует мужской голос.

– Почему какой-то? – спрашиваю я.

– Мой отец не хотел, чтобы я подавала кому-то инструменты, он хотел, чтобы я сама оперировала. Этого хотят все хирурги.

– А почему ты не хотела этого? – спрашивает Луиза.

– У меня не хватало духу, – говорит она. – Не каждому дано резать людей. Мне вот не дано.

– А ты вообще пробовала?

– Нет. Да мне и не нужно было. Я предпочитала заботиться о том, чтобы все было на своих местах. Чтобы операция прошла гладко, – она пожимает плечами. – Лучший хирург настолько хорош, насколько хороша его хирургическая бригада.

– А как дедушка прокомментировал то, что ты стала операционной медсестрой?

– Он был разочарован во мне.

– Вот дурачок, – произносит Луиза, и ее мать смеется.

– Да, таков был мой отец. Ну, в том числе.

– Похоже, у него никогда не возникало проблем относительно выбора твоей профессии, – задумчиво произносит Луиза. – Я имею в виду, по крайней мере, мне всегда так казалось.

– В какой-то момент он просто смирился с этим, – говорит она. – Он, конечно, был не в восторге, но в какой-то момент я поняла, что важно не то, что он думает об этом, а то, что думаю об этом я. Взросление – это принятие собственных решений… Некоторые люди никогда не учатся этому. Они всю жизнь делают то, чего от них ждут, но никогда не делают то, чего хотят сами, – мать Луизы качает головой. – Мне кажется, это ужасно. То есть я знаю, что мой отец не всегда считал мой выбор верным, но он уважал меня, – она тянется за последним куском пиццы с ветчиной в своей картонной коробке. – Оглядываясь назад, я думаю, что гораздо хуже разочаровывать себя, нежели разочаровать кого-то другого.

– Я не хочу никого разочаровывать, – говорит Луиза.

– Прекрасно тебя понимаю. Однако почти всегда получается так, что кого-то, да приходится разочаровать. Проблема в том, что простить разочарование себе труднее всего. Поэтому не так важно, что думают другие. По сути, важно только то, чего хочешь ты сама.