Дурная кровь - Даха Тараторина

Зверь развернулся в прыжке и сразу кинулся в атаку, не давая возможности ни себе, ни добыче рассмотреть, с кем столкнулись. Но Верду смотреть не требовалось. Он догадывался, что за хищник напал на их след ещё по урчанию за стеной, похожему на похрюкивание борова в гон, убедился, едва завидев мохнатый тёмный зад, чуть приподнимающийся кверху, когда тварь готовилась напасть.

— Ар-р-р-ра! — гаркнул наёмник, ещё сильнее стремясь разозлить нечисть, расставил руки и ноги, мол, я тоже немаленького размера, и не двинулся с места, когда монстр, взяв разгон пошибче иной гончей, пошёл на таран. Они всегда сначала нападали так: быстро, мощно, первым броском надеясь сшибить добычу, напороть на острые клыки, а там уже рвать оглушённого как вздумается. Убежать невозможно. Увернуться — знать бы куда! Тварь петляла из стороны в сторону, толстым задом помогая себе маневрировать и мгновенно менять направление.

Наёмник не шелохнулся ни в десятке саженей от нападающего, ни в пяти локтях. Дотерпел, как бы не тянуло вильнуть в сторону, выждал, покуда не перестал чуять коленей от напряжения (разогнутся ли теперь али их свело намертво?). И, одним сильным рывком, опершись на чуть более короткие, чем нижние, верхние клыки, перекувырнулся через нечисть. На мгновение показалось, что зверь слишком велик, что сейчас охотник нехотя оседлает его, а враг, поддав задом, как игрушечную, выбросит жертву аккурат на белеющие на фоне снега клыки.

Обошлось. Не успев затормозить, зверь промчался дальше, звонко ударившись о стену. Высоко взвизгнул, как получивший по пятачку свин. Дом покачнулся, но устоял. И тут удача! Длиннющие клыки с разбегу вонзились в брёвна и увязли.

Каким чудом Верд не выпустил меч в миг прыжка, известно лишь Богу с Ножом, который, видимо, заинтересовался схваткой и решил её продлить.

— Ну что, застрял или просто отдыхаешь? — сострил наёмник, торопясь пустить кровь твари. Чиркнул у мохнатого зада, надеясь подрубить задние сухожилия… Раздался скрежет металла о металл. Тварь стала в полтора раза больше, вырвалась и развернулась так же споро, как и в первый раз.

Узнать-то Верд Хозяина леса узнал. Его чучело довелось увидеть в доме сотника, когда удостоился повышения. Польщённый интересом начальник, якобы нехотя, рассказал мальцу, как самолично загнал и прирезал людоеда, не дающего покоя тянущимся к Крепости деревенькам. Ни по грибы спокойно выйти, ни дерево-другое повалить… Всех выслеживала плотоядная скотина, всех выгоняла из владений! Сотник рассказывал хорошо, долго, с наслаждением описывая собственную смелость и изворотливость. А вот потрогать чучело не дозволил, дескать, развалится. Потому Верд не знал, что туша Хозяина леса покрыта совсем не шерстью, а калканом — настоящей бронёй, что тянется от задней части шеи, через бока и к лопаткам, защищает зверя от соплеменников или от доброй стали. И броня эта состояла из тысячи острых игл, вздыбливающихся, как только Хозяин чуял опасность.

Теперь уж удачный трюк не провернёшь: скакнёшь через спину, да так на иглы наколотым и останешься, что прелый лист на ежиных колючках.

— Спокойно, спокойно, — засюсюкал Верд, забирая в сторону от избы, чтобы обеспечить место для манёвра, когда тварь снова вильнёт. Вполовину рисковать возможностью увернуться не хотелось, но, окажись зажатым между клыками и стеной, — верная смерть. Тут уж не прыгнешь и не отвильнёшь.

Снег тягуче скрипел под сапогами, громко, куда громче, чем надо бы! Не сшагнуть бы с утоптанной площадки — провалишься, застрянешь, и поминай как звали! Снега-то в последние дни намело — ух! Лошади только по тележной колее пройти и могли, каждый раз, что в лес заворачивали, приходилось спешиваться и тащить скакуний под уздцы. Талла всякожды с восторгом наблюдала, как они словно плывут в белом море, взбивая грудью пену. Пену… Гм…

— Что, денёк не очень выдался? — посочувствовал охотник. — Понимаю. У меня весь месяц не лучше. Спокойно, не бей копытом-то!

Быстрый, очень быстрый. Куда быстрее человека или всякого другого зверя, что когда-либо Верду доводилось встречать. Он припал мордой к земле, вздыбил колючки, вильнул, скакнул, от чего, казалось, вся земля подпрыгнула, и бросился.

Наёмник не успел. Самую чуточку, малость, половины секунды не хватило, чтобы прикрыться как следует. Сиганул в сторону, слепо отмахиваясь клинком. Глаза застелила пелена. Нет, не предсмертная. Зацепив боком наваленный в кучу снег, прибранный от порога, Хозяин леса взметнул целый буран во дворе, закрыв обзор и себе, и добыче-охотнику. Бросок, ещё бросок! Атака на невидимого врага, а человек точно смеётся: то с одной стороны звякнет, то с другой свистнет, то с третьей, дразнясь, рыкнет.

Спрятавшись за снежной завесой, Верд и сам мало что мог углядеть. Почти что ощупью двигался, чутью доверяя боле, чем зрению. По горячему пару из чёрных ноздрей зверя, по неслышной, но чутной поступи находя врага, раз за разом щекотал Хозяина леса клинком, но снова и снова попадал по колючей броне, проглатывающей любой удар, готовой зазубрить лезвие.

Едва не напоровшись сослепу на клыки, Верд удачно шарахнул по широкому приплюснутому носу оголовьем меча. Чуть ниже — и по локоть бы остался без руки! Но снова Бог с Ножом подсобил.

Тварь замотала харей, не в силах зализать рану на рассечённой шкуре, принялась рыть землю клыками, чтобы уткнуться в лёд. Не доставала — наросты упирались и мешали добраться до благословенной прохлады. Хозяин завизжал и бросился к сугробу. Вот тут-то и выдал слабость!

Помнится, сотник, хоть и живописал подвиг, не признался, как именно уложил людоеда. Спустя годы, столкнувшись с подобным монстром, Верд устало подумал, что командир врал: либо нашёл уже дохлую нечисть, либо сам не понял, как одолел. Да и вряд ли в одиночку. Потому что слабое место у существа имелось лишь одно. Именно его чудище прикрывало, бесстрашно прорываясь к вооружённому до зубов воину: что ему тот меч? Всё одно скользнёт по броне. Беззащитный зоб-то прикрыт, прижат к земле, а сверху ещё и надёжно оберегается пастью и четырьмя торчащими клыками, от которых принято уворачиваться, а не пытаться насадиться. И вот, остужая окровавленный пятачок в высоком сугробе, Хозяин леса показал узкую полоску не шкуры, — тонкой кожи вдоль шеи к брюху, как просека в глухом колючем лесу.

— Ага! Попался! — Верд осклабился почище зверя. Да он и превратился в него в этот миг: в быстрого, юркого, голодного до крови хищника.

Пока Хозяин леса разрывал сугроб, раскидывая окровавленный ошмётки снега вместе с мелкой крошкой, подставив охотнику защищённый со всех сторон зад, мужчина воспользовался оказией, подкрался и по этому самому заду хорошенько приложил мечом. Порезать не порезал: лезвие вновь заскрежетало, застревая в колючках. Но противник возмущённо брыкнулся, высоко подкидывая ляжки, а наёмнику того только и надо: опёрся клинком, что шестом в прыжке, о бронированный хребет, оттолкнулся, взмыл ввысь…

За краткое мгновение полёта Верд успел уверовать в каждого из Троих Богов и каждому же помолиться, потом, едва не напоровшись на колючки у лопаток, разувериться, и вновь вернуться к молитве, когда чудом избежал травмы.