Всё та же я - Джоджо Мойес

Уже идя по коридору, я неожиданно заметила, что дверь в квартиру миссис Де Витт открыта. Из квартиры доносилось бормотание телевизора. Стоявший в холле, неподалеку от входной двери, Дин Мартин пристально смотрел на меня. Испугавшись, что он может в очередной раз рвануть на свободу, я нажала на кнопку звонка.

В коридоре возникла миссис Де Витт.

— Миссис Де Витт, боюсь, Дин Мартин снова собрался на прогулку.

Собака тотчас же прижалась к ногам хозяйки, которая бессильно прислонилась к стене. Миссис Де Витт выглядела больной и усталой.

— Дорогая, не могла бы ты захлопнуть дверь? Должно быть, я плохо закрыла ее.

— Будет сделано. С Днем благодарения вас, миссис Де Витт!

— Правда? А я и забыла.

Она исчезла в недрах квартиры, собачка побежала следом, и я захлопнула дверь. Я никогда не видела у миссис Де Витт даже случайных посетителей, и мне вдруг стало грустно, что она проведет День благодарения в полном одиночестве.

Я уже свернула к лифту, когда в коридор неожиданно вышла Агнес в спортивном костюме. Она явно удивилась, увидев меня:

— Куда это ты собралась?

— На обед. — Мне не хотелось говорить куда, поскольку я не знала, как отнесутся здешние работодатели к тому, что служащие в их отсутствие собираются вместе.

Она в ужасе посмотрела на меня:

— Луиза, но ты не можешь уйти. К нам приходит в гости семья Леонарда. И мне самой не справиться. Я сказала им, что ты будешь со мной.

— Вы так сказали? Но…

— Ты должна остаться.

Я с тоской посмотрела на дверь. У меня упало сердце.

Голос Агнес внезапно дрогнул.

— Луиза, пожалуйста! Ты моя подруга. И ты нужна мне.

Я позвонила Ашоку и все рассказала. Единственным утешением было то, что Ашок, собаку съевший на своей работе, моментально оценил ситуацию.

— Мне ужасно жаль, — прошептала я по телефону. — Я очень хотела прийти.

— Пустяки! Вы должны остаться. Эй, Мина кричит, что отложит вам немного индейки. А я завтра прихвачу ее с собой… Детка, скажи ей сама! Я уже это сказал. Она говорит, чтобы вы выпили все их дорогое вино. Понятно?

Внезапно я почувствовала, что вот-вот разревусь. Мне хотелось провести вечер в теплой семейной атмосфере: поиграть с прелестными карапузами, вдоволь посмеяться и отведать вкусной домашней стряпни. Вместо этого мне снова предстояло стать безмолвной тенью, предметом обстановки в холодной комнате.

И мои страхи были не напрасны.

На обед в честь Дня благодарения прибыли три других члена семьи Гупник: брат, более старая, седая и анемичная версия мистера Гупника, который, очевидно, работал в сфере юстиции. Кажется, руководил Министерством юстиции США. Он привез с собой их мать, сидевшую в инвалидном кресле; она весь вечер категорически отказывалась снимать меховое манто и громко жаловалась, что не может понять, кто о чем говорит. Их сопровождала жена брата мистера Гупника, бывшая скрипачка, очевидно знаменитая. Она оказалась единственной из всех, кто потрудился поинтересоваться, как я поживаю. Она расцеловала Агнес в обе щеки, поприветствовав ее ничего не значившей профессиональной улыбкой.

Завершала список гостей Табита. Она прибыла последней с видом человека, всю дорогу обсуждавшего по телефону, как ей не хочется сюда ехать. Сразу же после ее появления нас усадили в столовой, расположенной за основной гостиной, где доминантой служил длинный овальный стол из красного дерева.

Можно смело сказать, что разговор за столом шел ни шатко ни валко. Мистер Гупник с братом тотчас же углубились в обсуждение законодательных ограничений в стране, где мистер Гупник в данный момент вел бизнес, а жены задавали друг другу вымученные вопросы, словно люди, осваивающие навыки светской беседы на иностранном языке.

— Агнес, как поживаешь?

— Прекрасно, спасибо. А ты, Вероника?

— Очень хорошо. Ты выглядишь очень хорошо. Очень красивое платье.

— Спасибо. Ты тоже очень хорошо выглядишь.

— Если не ошибаюсь, ты была в Польше? Леонард точно говорил, ты ездила навестить свою мать.

— Ну, я была там две недели назад. Мне было очень приятно повидать ее, спасибо.

Итак, я сидела между Агнес и Таб. Агнес пила белое вино, а Таб не отрывалась от экрана телефона, периодически закатывая глаза. Я ела тыквенный суп с шалфеем, кивала, улыбалась и старалась не думать о квартире Ашока с царящим там сейчас радостным хаосом. Я собралась было спросить Таб о том, как прошла неделя, о чем угодно, лишь бы сдвинуть с места спотыкающийся разговор, но не рискнула, памятуя о ее едких замечаниях по поводу новой моды приглашать персонал за стол.

Илария подавала одно блюдо за другим. «Эта польская puta не умеет готовить. Поэтому кому-то приходится обеспечивать им День благодарения», — уже после бормотала она себе под нос. Илария поставила на стол индейку, жареный картофель и еще кучу всякой всячины, которую в мою бытность здесь еще ни разу не подавали на гарнир, но от которой, по моим понятиям, у меня непременно разовьется хронический диабет второго типа. Мы ели засахаренный картофель, запеканку с топпингом из маршмэллоу, зеленую фасоль с медом и беконом, жареную желудевую тыкву с беконом в кленовом сиропе, кукурузный хлеб с маслом и морковь в меду со специями. А еще там были поповеры — нечто вроде йоркширского пудинга, — на которые я смотрела с некоторым недоверием, пытаясь определить, нет ли там тоже сиропа.

Естественно, на еду налегали в основном мужчины. Таб рассеянно гоняла свою порцию по тарелке. Агнес съела лишь кусочек индейки. Я попробовала всего понемножку, довольная тем, что могу хоть чем-то заняться и что Илария больше не швыряет тарелки передо мной на стол. На самом деле она даже несколько раз посмотрела на меня с жалостью, словно выражая молчаливое сочувствие по поводу моего затруднительного положения. Мужчины продолжали говорить о делах, не подозревая о вечной мерзлоте, сковавшей другой конец стола, или не желая признавать сей факт.

Время от времени тишину нарушала старая миссис Гупник, требовавшая, чтобы ей положили картофеля, или вопрошающая, уже в четвертый раз, что, ради всего святого, эта женщина сотворила с морковью. Ей одновременно отвечали сразу несколько человек, радуясь теме для разговора, пусть даже такой нелепой.

— Луиза, какое необычное платье, — нарушила Вероника затянувшееся молчание. — Потрясающее! Вы купили его на Манхэттене? В наши дни не часто встретишь меховые манжеты.

— Благодарю. Я купила его в Ист-Виллидже.

— Это Марк Джейкобс?

— Хм, нет. Это винтаж.

— Винтаж! — фыркнула Таб.

— Что она сказала? — громко спросила старая миссис Гупник.

— Мама, она говорит о платье этой девушки, — ответил брат мистера Гупника. — Она говорит, это винтаж.