Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер

И что за неуловимая тень хочет помешать мне рассказать эту историю?

Из романа Гарри Л. Квеберта «Истоки зла»

Трагедия произошла в воскресенье. Она была несчастна и попыталась умереть.

Ее сердце больше не в силах было биться, если билось не для него. Он был нужен ей, чтобы жить. И, поняв это, он каждый день приходил в больницу и украдкой смотрел на нее. Как такой красивой девушке захотелось себя убить? Он проклинал себя. Как будто это он причинил ей боль.

Каждый день он тайком садился на скамейку в парке, окружавшем больницу, и ждал, когда она выйдет погреться на солнце. Он смотрел на нее, живую. Это было так важно — жить. А потом, пока ее не было в палате, шел и клал ей под подушку письмо.

Моя милая, драгоценная!

Вы не должны умирать, никогда. Вы ангел. Ангелы никогда не умирают.

Видите, я всегда рядом. Не плачьте, умоляю Вас. Мне невыносима мысль, что Вам грустно.

Целую Вас, пусть Вам станет легче.

Любовь моя!

Какая нежданная радость — ложась спать, найти Вашу записку! Пишу Вам тайком: по вечерам нам не разрешают не спать после отбоя, а медсестры — настоящие мегеры. Но я не могла устоять: едва прочитав Ваше письмо, я должна была Вам ответить. Просто чтобы сказать, как я Вас люблю.

Я мечтаю танцевать с Вами. Уверена, Вы танцуете, как никто другой. Мне бы хотелось попросить Вас сводить меня на летний бал, но Вы не захотите, я знаю. Вы скажете, что если нас увидят вместе, мы пропали. В любом случае, думаю, я до тех пор еще не выйду отсюда. Но зачем жить, если нельзя любить? Этот вопрос я задала себе, когда сделала то, что сделала.

Я Ваша навеки.

Мой чудный ангел!

Мы потанцуем. Я Вам обещаю. Настанет день, когда любовь победит и мы сможем любить друг друга открыто. И мы будем танцевать, танцевать на пляжах. На пляже, как в первый день. Вы такая красивая, когда Вы на пляже.

Выздоравливайте скорей! Однажды мы будем танцевать на пляжах.

Любовь моя!

Танцевать на пляжах. Я только об этом и мечтаю.

Скажите мне, что однажды поведете меня танцевать на пляжах, вдвоем, только Вы и я…

— В нашем обществе, Маркус, больше всего ценят людей, которые строят мосты, небоскребы или империи. Но на самом деле больше всего достойны восхищения те, кому удается построить любовь. Потому что нет задачи более великой и более трудной.

Она танцевала на пляже. Играла с волнами, бегала по песку; ее волосы развевались по ветру, она смеялась, она так радовалась жизни. Гарри полюбовался ею с террасы отеля и снова уткнулся в листки, покрывавшие весь стол. Он писал быстро и хорошо. С тех пор как они приехали сюда, он написал уже несколько десятков страниц, он двигался вперед в бешеном темпе. Благодаря ей. Нола, милая Нола, его жизнь, его вдохновение. Н-О-Л-А. Он наконец писал свой великий роман. Роман о любви.

— Гарри, — крикнула она, — сделайте перерыв! Идите купаться!

Он отложил работу, поднялся в их номер, сложил исписанные листы в портфель и надел плавки. Потом спустился к ней на пляж, и они пошли вдоль океана, подальше от отеля, от террасы, от прочих постояльцев и купальщиков. Обогнули гряду скал и оказались в уединенной бухточке, скрытой от чужих взглядов. Здесь они могли любить друг друга.

— Обнимите меня, милый Гарри, — сказала она.

Он обхватил ее руками, и она повисла у него на шее, прижалась к нему изо всех сил. Они нырнули в океан, весело плескались и брызгались, а потом улеглись на белые гостиничные полотенца, обсохнуть на солнце. Она положила голову ему на грудь:

— Я люблю вас, Гарри… Люблю, как никогда никого не любила.

Они улыбнулись друг другу.

— Это лучший отпуск в моей жизни, — сказал Гарри.

Нола просияла:

— Давайте сфотографируемся! Сфотографируемся, и тогда мы никогда не забудем! Вы взяли фотоаппарат?

Он вынул из сумки аппарат и дал ей. Она прильнула к нему и, держа корпус на вытянутой руке и направив объектив на них, сделала снимок. Перед тем как нажать на спуск, она повернула голову и крепко поцеловала его в щеку. Они засмеялись.

— По-моему, очень хорошее будет фото, — сказала она. — Главное, храните его всю жизнь.

— Всю жизнь. Это фото всегда будет со мной.

Они были здесь пятый день.

Двумя неделями раньше

Настала суббота, 19 июля, день традиционного летнего бала. Уже третий год подряд бал проводился не в Авроре, а в кантри-клубе Монберри — единственном месте, достойном принимать подобное мероприятие, по мнению Эми Пратт, которая с тех пор, как взяла бразды правления в свои руки, старалась превратить бал в великосветский вечер. Она отвергла школьный физкультурный зал Авроры, заменила «шведский стол» ужином за столиками, постановила, что мужчины обязаны быть при галстуке, и учредила между ужином и танцами лотерею, дабы оживить атмосферу.

Поэтому весь месяц перед балом Эми Пратт вышагивала по городу, распродавая втридорога свои лотерейные билеты, и все их покупали, опасаясь, что иначе на вечере им достанется плохое место. Злые языки поговаривали, что доходы от продажи (весьма обильные) шли прямиком ей в карман, но утверждать это открыто никто не смел: портить с ней отношения не стоило. Говорили, что в каком-то году она намеренно забыла отвести место за столом женщине, с которой поссорилась. И когда начался ужин, несчастная так и осталась стоять посреди зала.

Гарри сначала решил не ходить на бал. Правда, за несколько недель до того он купил себе место, но теперь у него не было настроения выбираться из дому: Нола по-прежнему лежала в больнице, и он был несчастен. Ему хотелось побыть одному. Но прямо в субботу утром в его дверь забарабанила Эми Пратт: она уже давно не видела его в городе, он больше не сидел в «Кларксе», и ей хотелось убедиться, что он ее не подведет. Ему непременно надо быть на балу, она уже всем сказала, что он будет. Первый раз на ее вечере присутствует звезда из Нью-Йорка, и кто знает, может, на будущий год Гарри вернется и привезет с собой все сливки шоу-бизнеса. А через несколько лет «весь Голливуд» и «весь Бродвей» прикатят в Нью-Гэмпшир на одну из главных светских вечеринок Восточного побережья, в которую превратится бал. «Гарри, вы сегодня вечером придете? Вы будете, да?» — стенала и молила она, вертясь под дверью, и он в конце концов согласился, главным образом потому, что не умел отказывать; ей даже удалось всучить ему лотерейных билетов на пятьдесят долларов.

Днем он съездил в больницу повидать Нолу. По дороге купил в магазине в Монберри еще несколько оперных пластинок. Он не мог устоять, знал, что музыка для нее — огромное счастье. Но он слишком много тратил, он больше не мог себе это позволить. Он боялся представить себе состояние своего банковского счета, не хотел даже выяснять, сколько там осталось. Его сбережения обращались в дым, если так пойдет дальше, скоро нечем будет заплатить за дом до конца лета.