Лихое время. "Жизнь за Царя" - Евгений Шалашов

– Стало быть, в день святых Кирилла и Мефодия новый город народился – Рыбнинск! – не сдержал радости воевода.

– Эх, Александр Яковлич, а говорил, что князем не хочешь быть, – усмехнулся Яков.

– Так я про то и сейчас скажу!

– Не хотел бы, так кой х… разница – город мы или деревня какая-нибудь.

– Город звучит красивее, – попытался объяснить Котов. – Купцы уже давно ноют, что самая богатая торговля по всей Волге, а живем в слободе. То-то они обрадуются…

– Особенно когда ты с них новые подати драть будешь! Ежели город – так новые церкви надобно ставить, мост, ети его, через Волгу. И Брягин теперь каменную стену запросит.

– Ну, не без этого, – покрутил головой воевода, а потом признался: – Я ведь, Яков, с тех пор, как царь Борис помер, все ждал – не придет ли грамотка, в которой меня вместо воеводы стрелецким головой назовут или того хуже – сотником стрелецким. Не бывало ведь в слободах воевод. Думал, лучше уж голову с плеч долой, чем в сотники стрелецкие… Позор-то какой! А теперь – накось, выкуси. Городской воевода! Грамотка есть, Сигизмундом подписана, который себя нашим царем величает. Печать, подпись королевская! Какая-никакая – а власть!

– Ну а Владислав батьку одолеет да царем станет? – поинтересовался холоп. – Грамота-то на город – тю-тю, к ё… матери.

– Покуда батька одолел, – возразил воевода. – Ну а сынок верх возьмет – видно будет. А какой резон ему города уменьшать? Вон, Чаронду сожгли, не город теперь, а пепелище. Ломск, тот вообще исчез. Под землю, говорят, провалился… Кто подати-то платить будет?

– А взамен что, клятву верности дал? А может, ты еще и крест целовал? – насупился холоп.

– Дал. И грамотку ихнюю подписал, и крест целовал.

На старика было жалко смотреть. Плечи обвисли, словно у немощного, а глаза глядели с таким укором, что воеводе стало не по себе.

– Ниче, дядька, не горюй, – сказал Котов, обняв холопа за плечи. – Крест я не православный целовал, а тот, что иезуит дал. Ужотка, к батюшке Егору схожу, он с меня грех снимет. А ты мне Костромитинова найди…

Ждать да догонять, нет хуже. Воевода весь день слонялся по двору, не зная, чем бы себя занять. Все, за что ни брался, валилось из рук. Пошел есть – квас казался горьким, каша – пресная, а свежие пироги – черствыми.

Домашние, видя, что хозяин не в духе, торопливо прятались. Знали, что Александр Яковлевич бывает таким оч-чень редко. А если бывает, то лучше не попадаться ему на глаза. Не боялся только старый Яков, но он куда-то запропастился…

Злой, как сто собак, воевода вошел в конюшню. Выцепив взглядом конюха, рявкнул:

– Коня седлай, б…дь безмозглая!

Конюх, торопливо перекрестился, когда нагайка просвистела мимо щеки, едва не попав в глаз…

Александр Яковлевич ехал по Рыбной слободе, которая еще не знала, что стала городом. Завидев воеводу, бабы тупили глазки, а мужики срывали шапки. Пока доехал до Торговой площади, уже прошел шепоток: «Наш-то не в ндраве нонча!»

Вытянув плетью зазевавшегося мужичонка, Котов глянул на торг, выматерился и даже не стал спешиваться, а развернулся и поехал обратно. Притихший народ за спиной перевел дух…

Въехав во двор, Александр Яковлевич бросил коня (конюх заберет!) и грозно прошагал к службам. Прошел мимо сарая, из которого шел запах кожи и того, чем эту кожу выделывают, решил: «Со двора долой, куда подальше!», остановился около ткацкой, где жили и работали девки и бабы. Из дверей высунулась курносая мордаха рыжей Нюшки.

– Ой, князь-боярин, а я думала, ты к вечеру будешь, – хитренько прищурилась девка. – А мы-то тебе холстину на новую рубаху наткали. Пойдем, покажу.

Не дожидаясь ответа, Нюшка бесцеремонно схватила воеводу за руку и потащила внутрь. Свернув в чуланчик и затворив за собой дверку, обхватила Александра Яковлевича за шею, жарко поцеловала в губы. Притягивая воеводу к себе, девка повалилась на спину, на какую-то рухлядь…

– Сразу бы ко мне и шел, – хихикнула Нюшка, оправляя сарафан. – Ишь, по городу ездил. Злость небось срывал? На кого злился-то?

– На кого надо, на того и злился, – буркнул воевода, разыскивая пояс. – Не бабьего ума дело.

– Это точно, – согласилась девка, нисколько не обидевшись. – А мне как сказали, что батюшка-воевода нонча не с той ноги встал, я и решила, что всепременно ко мне заглянет.

– Ага, – кивнул Александр Яковлевич, вытаскивая из кошелька копеечки. – Сколько?

– Так ведь не из-за денежек я… – жеманясь, сказала девка.

– Бери, дура, пока дают, – усмехнулся Котов, всовывая Нюшке копеечку. – Глядишь, на приданое накопишь.

– Так ить уже накопила… – хмыкнула девка, пряча чешуйку за щеку. – Только кто возьмет-то? Было бы дите, так еще бы взяли, а так… Кому курва, да еще после ляхов с татарами, нужна?

– Ну, если за вдового стрельца отдать? – сказал Котов, подумав. – Я бы и домик тебе прикупил. С домиком, с приданым – возьмут любую!

– Умный ты, воевода… Отдашь за стрельца, убьют его, а потом вдовой мыкаться? А коли дети останутся? Ты, что ли, кормить-то будешь? Левонтий Силыч да дядька Яков с утра с собой двадцать душ увели. Сколько назад вернутся?

– Ишь, углядела… – протянул Котов.

– А че не глядеть-то? Они хоть и тайком ушли, а все одно мимо нас не пройти. Стрелецкий двор, чай, с нашим сараем по соседству стоит.

– Небось по всей слободе растрезвонить успела? – поинтересовался воевода.

– Больно надо! – хохотнула девка, а потом добавила со злобой: – Самому-то не совестно? Отправил стрельцов татей ловить, чтобы ляхам поганым ехать ловчее было! Тьфу!

Александр Яковлевич не стал серчать. Помнил, в каком виде он забирал Нюшку из караван-сарая, куда ее привезли татары…

Выйдя во двор, воевода глянул на солнышко. Не утерпев, пошел к городским воротам. По уговору Костромитинов должен был привести отряд вечером.

Стрельцы, стоявшие в карауле, напряглись. Ничего не говоря, воевода поднялся на надвратную башню и устроился около бойницы, вглядываясь вдаль. Просто сидел и молча смотрел. Знал, что, пока глаза таращишь и ждешь, точно никто не появится. И время идет в час по ложке… Чтобы быстрее дождаться, лучше не ждать.

Караульные, которым уже было пора затворять ворота, стояли как вкопанные. Наконец десятник – ивангородской дворянин Никита Еропкин, командовавший стражей, не выдержал и поднялся наверх. Нарочито громко брякая ножнами, спросил:

– Лександр Яковлевич, ворота бы закрыть. Ты ж сам приказал – как солнышко сядет, створки смыкать и никого до утра не пускать.

– Ну а чего же тогда ждешь? – мрачно спросил Котов. – Если велено закрывать – закрывай.

– С утра, когда караул меняли, баяли, что Левонтий Силыч ушел татей ловить. А коли вернется?