Баблия. Книга о бабле и Боге - Александр Староверов

«А ведь завтра банкир должен платить бабки, – вдруг вспомнил он. – Перекидывать восемьдесят семь миллионов на офшор, а точнее, на офшоры. Семьдесят два шефу и пятнадцать мне за страдания нечеловеческие».

Не сумма его обрадовала, а мелькнувшая впереди свобода. И не обрадовала даже, а надежду дала. Деньги ничего не значили сейчас. Надежда означала многое.

«Уеду, – подумал он. – В Тибет уеду, на полгода. Буду с душой порванной разбираться, в себя приходить. Либеркиберию восстановлю. А потом с Ленкой помирюсь. И заживу снова».

Шаги по бесконечному коридору стали даваться легче. Воздух впервые за долгое время глубоко проник в легкие. Финиш впереди замаячил…

Алик сидел на мятых после сна простынях, покрывающих монументальную белую кровать. Кровать выглядела как надгробие цыганского барона. Особенно на фоне темно-синего с белыми прожилками коврового покрытия пола. Дизайн, твою мать. С ума сойти можно.

Алик сидел, курил, стряхивал пепел в пепельницу, стоявшую рядом на подушке. Куда угодно пепел летел, только не в пепельницу. Оседал на белейшей наволочке, скатывался на простыни. Затушив сигарету, Алик раздраженно смахнул пепел с кровати. Не получилось. На белье остались смазанные черные следы.

«Как и моя жизнь, – подумал он, глядя на кровать. – Чистая вроде, а присмотришься, скатерть юзаная в кабаке задрипанном».

Воспоминания о последних десяти днях оптимизма не прибавляли. А тут еще эти черные следы от пепла. Совсем мерзко стало. Понятно, что уберутся днем, белье поменяют, а все равно мерзко. И вечером, когда придет, будет мерзко. Глянет на стандартную, выверенную чистоту, и как будто не жил здесь никогда. Только что родился. День сурка нескончаемый. Он разозлился, вскочил с кровати и побежал в ванную. Включил хитроумное устройство в режим тропического водопада. Только воду сделал арктическую, ледяную почти. Пришел в себя быстро. Сначала вышел из себя от воспоминаний и дурацких черных следов на кровати, а потом пришел. В себе, оно по-любому лучше.

«Ничего, – думал, дрожа от холода. – Кончится все скоро. День сегодня великий. Бабки должны прийти на офшоры. Столько ради этого дня перетерпел. Столько вынес. Кончается полярная проститутская ночь. Час расплаты настает. Солнце восходит».

До красноты растираясь полотенцем, для сугреву, для бодрости пущей и чтобы не упустить мелькнувший лучик надежды, он запел:

«Ночь пройдет, наступит утро ясное.

Знаю, счастье нас с тобой ждет.

Ночь пройдет, пройдет пора ненастная,

Солнце взойдет ла-ла-ла-лалалала,

Солнце взойдет ла-ла-ла-лалалала,

Солнце взойдет…»

Помогла песня. Неуловимый в последние дни драйв зацепился за отчаянно заброшенный крючок. Затрепыхался на нем и пошел разгонять тягучую кровь по жилам. Боясь вспугнуть почти забытое ощущение, он отбросил полотенце и голый, мокрый еще рванулся в комнату к ноутбуку. Включил его, зашел в Скайп.

«Только бы не завис, – думал. – Вот не надо сейчас зависать».

Скайп не подвел. Швейцарский банкир был в Сети. Светился зеленой галочкой, как светофор веселый. Мол, разрешаю, проезжай. Алик кликнул на галочку, раздались гудки. Потом на экране появилась надпись: «Соединение установлено».

– Привет, Ричард. Слышишь меня? – Алик говорил громче обычного. Скайп же, непонятно, какая связь сегодня. Ну и возбужден был немного.

– Добра утром. Как дела? Как погода? Мороз, водка, да? – Ричард говорил по-русски с жестким немецким акцентом. Слышно было хорошо.

– Мороз – да, водка – нет. А как дела, ты мне скажи? Пришла сумма, о которой я предупреждал? Семьдесят два миллиона. Пришла? Нет?

– О, мистер Аликс, I am sorry, нет.

– Ричард, ты хорошо смотрел, может, еще нам не зачислили, а у вас в банке уже светится?

– Я смотреть хорошо. Пять минут ago смотреть. Не светится, no light, нет. May be завтрак, оr после завтрак. О’кей?

– Да, да, – расстроенно ответил Алик. – Завтра, после завтрака позвоню. А если раньше дойдет, ты мне сам позвони.

– О’кей, мистер Аликс. Don’t worry. До свиданки.

– До свиданки, – попрощался он и подумал грустно: «Если деньги завтра-послезавтра не придут, до свиданки недолго останется. Пару месяцев максимум. В темнице сырой сидеть буду, свиданки ждать».

В задержке денег на день-два ничего трагичного не было. Мало ли что могло случиться. Заплутать могли деньги. Бывало такое не раз. Но ёкнуло сердечко. Нехорошо ёкнуло. Многообещающе. Он схватил телефон и набрал банкира. Долго, около минуты, слушал длинные гудки. Потом Андрей все-таки взял трубку.

– О, мой победоносный друг звонит. Здравствуй, дружище. Как самочувствие, как дела. Случилось что?

– Случилось. Деньги где?

– Какие деньги? – нарочито удивился банкир. Алик успокоился даже. «Придуривается, – подумал, – в своей обычной манере».

– Деньги, такие денежные, – сказал он. – Семьдесят два миллиона весьма условных, но вместе с тем вполне конкретных единиц. И еще пятнадцать миллионов таких же.

– Ах, эти. Так бы сразу и сказал. Это разве деньги.

– А что это?

– Это абстракция, друг. Миллионы абстрактных и весьма условных, как ты выразился, единиц. Вот когда на счету – это деньги. А когда в пути – абстракция. Есть у тебя на счету деньги?

– Нет.

– Ну вот видишь.

– Ладно, Андрей, хорош прикалываться. Пришли свифтовку, а то мои швейцарские друзья ничего найти не могут.

– А я не прикалываюсь, – холодно отрезал банкир, и стало понятно – не шутит.

– Да ты чего, охренел? – заорал Алик.

– Сам ты охренел. Нервничать не надо. Пришлю я тебе все, но не сегодня. Временные трудности у нас. Дней через десять все отдам. Не переживай.

– Так! Я сейчас еду к тебе. У тебя и побеседуем. Выясним все.

– А не надо ничего выяснять. Я все сказал уже. Да и времени у меня на тебя нет сегодня. Приезжай лучше завтра, нет, послезавтра. Вечерком, часиков в семь. Договорились? Ну вот и ладненько. Пока, дорогой.

Банкир положил трубку. Голый Алик ошарашенно стоял посреди гостиничного номера. По спине, противно щекоча кожу, катились капли. То ли воды, то ли пота холодного. Побелевший кулак грел горячий еще от разговора телефон. Телефон хрустнул, Алик очнулся и резким движением метнул трубку в стену. Апатии как не бывало. Ясно все стало кристально и страшно. Если бы Андрей сказал: «Приезжай, кофейку попьем, разберемся», оставалась бы еще надежда, что издевается, мстит за то, что раком его поставил, денег отжал. А так… это была катастрофа. Еще хуже, не катастрофа, а пиздец. Жирный такой пиздец, из блестящего чернозема. Пиздец с большой буквы «П». Всем пиздецам пиздец. Окончательный. Финальный.

Алик глубоко вздохнул. Потом еще глубже. Увидел в зеркале свою неправдоподобно раздувшуюся грудную клетку. Снова втянул через ноздри уплотнившийся воздух. Понял, что не воздух это, а пустота. Откачали кислород из опостылевшего номера. Вакуум остался. Нечто стерильное. Закружилась голова, ослабли ноги, и он полетел. Сквозь бетонные этажи ненавистной гостиницы. И дальше, сквозь мерзлую московскую землю. Вниз, в темень, в ад, в пропасть крученую…