Баблия. Книга о бабле и Боге - Александр Староверов

– Я понял, я правда понял, – прошептал он.

– Тогда скажи.

Он несколько раз открывал рот, набирал воздух в легкие, сказать хотел, но постоянно передумывал, менял вертящиеся на языке фразы. Закрывал рот, снова открывал. Выдыхал набранный воздух. Наконец он решился и, медленно произнося слова, спросил:

– Зачем ты здесь появилась, Ая?

– Вот! Вот, любимый! – Она подпрыгнула даже от радости. – Я верила, я знала. Ты не мог не понять. Ты – любовь моя. Я не могла в тебе ошибиться. Молодец, умница. Ура! Я не дура, я не дура! Аллилуйя!

Она скакала вокруг него, кидалась ему на шею, трепала за щеки, снова скакала. А он стоял обалдевший, любовался ею, такой красивой, настоящей: и не понимал, чем вызвано ее счастье. А потом понял. Сказал тихо:

– Я запутался, да?

– Да уж, запутался. Я думала, не распутаешься. Поэтому и появилась. Свои собственные законы нарушила. Трудно мне свои законы нарушать. Энергии много уходит. Ну там голос, куст неопалимый, еще куда ни шло. Но ты же у нас практик, материалист почти что. Пришлось. Пошло, конечно, прозвучит, но я раньше только одному человеку вот так являлась. Миша его звали, а может, Маша, а может, и Моша. Не помню, много времени прошло. Тоже чудак вроде тебя был, все метался между внутренним зовом и славой мирской. Так что ты у меня второй от сотворения мира. – Ая помолчала немного, а потом вдруг запела противным хриплым голосом: – «Все мы, бабы, стервы, милый, бог с тобой. Каждый, кто не первый, тот у нас второй!» Фу, гадость! – Ее передернуло от отвращения. – Но это тебе за молитву твою. Я как услышала, так чуть с седьмого неба не грохнулась. Ты что, реально думал, что все твои приключения, мир, тобою сотворенный, наша встреча – все только для того, чтобы ты дом на Рублевке купил и квартиру в Лондоне? Чтобы семь миллионов смешных зеленых бумажек заграбастать? Ты так думал, да?

– Да, я так думал, – еле слышно, дымясь от стыда, как потухшая головешка, сказал Алик.

Ая согнулась пополам, схватилась за живот и захохотала.

– Ой, не могу. Ха-ха… Прости, не могу. Какой же ты все-таки забавный. Ха-ха-ха… Первый заместитель самого Леонида Михайловича Карповича! – сквозь слезы стонала она. – Самого! Ха-ха-ха… Куда там бог? К чему Вселенная? Когда первый заместитель самого Леонида Михайловича. Держите меня, сейчас лопну от смеха вместе с Землей и Либеркиберией. Ха-ха… Прости, любимый, не могу…

Она повалилась на скамейку, задрыгала ножками, смеялась и плакала, подхрюкивала даже иногда. Через пару минут успокаиваться начала постепенно. Не сразу, прыскала еще смехом, вытирала слезы на зеленых глазах. Успокоилась наконец.

– О господи, – сказала на выдохе обессиленно. – Есть все-таки в моей работе приятные моменты. Никогда так не смеялась. Прости, любимый, я не хотела тебя обидеть. Но ведь правда смешно. Тебе показывали, тебя толкали, а ты на такую дешевку попался. И ведь умный, а попался.

Алик умножился на ноль. Вопреки законам математики не нолем стал, а в отрицательную область провалился. В минус бесконечность. Лучше бы он не существовал, тогда ноль, круглая уютная баранка, а так…

– Эй, эй, хватит, любимый, – затормошила его Ая. – Хорош самобичеванием заниматься. Это тоже гордыня. Я сама такая, не расстраивайся. Вспомни краник для месячных. Эта глупость похлеще твоей будет. Я такая, поэтому и ты такой. Или наоборот. Это как тебе больше нравится. Просто со стороны чужой тупизм четче виден. Сила в тебе есть. Не прячь ее, выпусти. Не будь как все. Помни, ты любовь моя. Помни об этом.

– И что мне теперь делать? – спросил он растерянно.

– Сам, Алик, сам. Я не могу тебе помочь. Только сам. Я люблю тебя, но сам…

– Мы еще увидимся?

– Не знаю… кинь монетку.

– Побудь еще немного со мной, пожалуйста.

– Хорошо, любимый. Ты знаешь, сколько у меня дел. Ну хорошо, я побуду…

Они сидели на скамейке у Патриарших прудов среди цветущих лип, молчали и держались за руки. Пока он чувствовал ее руку в своей, все имело смысл. И пруд, и липы, и город вокруг с радующимися теплой погоде москвичами, и даже жизнь его непутевая смысл имела. Но страшно, страшно было выпустить руку. Один он тогда останется. Мир-то добрый, его можно понять и приспособиться. А вот себя понять, к себе приспособиться без руки ее хрупкой сложно. Невозможно, наверное.

Сколько так сидели, он не знал. Время летело быстро. Оно вообще исчезло. Время. Только когда она сказала: «Иди… иди, Алик», он заметил, что зажглись фонари и уже стемнело. Он посмотрел на нее, впитал в мозг и сердце, в каждую каплю крови своей, развернулся и пошел прочь.

– Стой, подожди, – услышал ее голос через секунду. Обернулся.

– Телефон с собой есть?

– Да.

– Давай.

Он подошел к ней и отдал телефон. Ая одной рукой притянула Алика к себе. Поцеловала, не нежно, не страстно, а пронзительно как-то. До жилки крохотной, до сосудов мельчайших внутри поцеловала. Другую руку, с телефоном, она вытянутой держала и щелкала, щелкала быстро. Свет от вспышки проникал сквозь прикрытые веки и отпечатывал на сетчатке глаз ее лицо. Навсегда отпечатывал. Отныне весь мир он через нее видеть будет. Поцелуй закончился. Ая протянула ему телефон. Сказала:

– На, держи. Мой последний подарок. Чтобы не сомневался. Сомневаться – это хорошо. Это правильно, но во мне не надо. Я люблю тебя. Иди. Живи.

Она подтолкнула его в спину. И он пошел. Как загипнотизированный смотрел на экран телефона, где они целовались, и шел неизвестно куда…

– Что, забрался в малинник? – услышал он позади себя бабку Пульхерию. – Сорвал ягодку, на губах сладко. Думаешь, всегда так будет? Думаешь, люди простят? Автомат себе купи, обороняйся, хоронись. А то раскаешься, просрешься, отыкаешься. Пригнись, убьют. Пьют, едят друг друга люди. И у тебя будет хрен на блюде пожаренный. Уйдет подарок даренный, уйдет и тебя с собой унесет. Потому как ток тебя ударил. Варил, жарил ток. Гоп бог. Давай скачи, других научи. Гоп бог. Але гоп!

Бабка кружилась вокруг него, мешала ему рассматривать чудесную фотографию на телефоне. Причитала все время:

– Гоп! Але гоп! Гоп бог. Давай прыгай, ногой дрыгай. Гоп!

Через неделю близнецы без спросу игрались с его телефоном, рассматривали фотки и случайно нажали на «delete».