Памятник крестоносцу - Арчибальд Кронин

А наутро они снова пустились в путь через иссушенную солнцем, унылую желтую равнину. Лишь изредка небольшая рощица серебристых олив оживляла пейзаж. Единственным признаком близости человеческого жилья были здесь кукурузные поля, где среди сухих стеблей бродили стада черных коз, понуро опустив голову и поднимая облака пыли. Где же тяжелые грозди винограда, сочный инжир и алые гранаты, которые сулил Пейра, утверждавший, чти в пути можно будет пользоваться щедротами земли? Весь день они питались только сырыми кукурузными зернами да незрелыми оливами, заедая их ломтями хлеба, которым неожиданно снабдил их на прощание хозяин. Стефен воспринял создавшееся положение хотя и угрюмо, но не без юмора. Их спартанская еда не особенно его огорчала, а в этом странном призрачном пейзаже ему нет-нет да и открывалось что-то, волновавшее его воображение и заставлявшее хвататься за альбом. Но Пейра, жертва собственной филантропии, угрюмо шагавший рядом с осликом, совсем пал духом. Он бормотал что-то себе под нос, размахивая палкой, и — что бывало с ним и раньше временами — внезапно начинал вести себя крайне нелепо: капризничал, как ребенок, и становился совершенно несносен. Вечером они сделали привал у каменистого ложа высохшего ручья и поужинали кукурузной кашей, сваренной в консервной жестянке, которую Стефен подобрал у дороги. Наконец Пейра прервал свое удручающее молчание:

— Эти новые башмаки, созданные для парижских мостовых, страшно натирают мне ноги. На пятке уже вскочил огромный волдырь. — Он помолчал, затем заговорил снова: — Боюсь, я вовлек тебя в скверную историю. Я заблуждался относительно природы этого края, которая все так же скудна и бесплодна до самого Кадиса, если верить этому мерзавцу — хозяину постоялого двора. В этом краю мы лишены даже тех преимуществ, которыми пользуются нищие, ибо здесь нас все будут принимать за состоятельных людей. — Помолчав еще, он добавил: — Есть только один выход — отказаться от долгого, хотя и прямого пути на Севилью. Когда мы доберемся до Леры, нужно будет спуститься в портовый город Малагу. Там-то уж, я полагаю, мы попадем в цивилизованное общество и сможем сделать небольшую передышку. А потом, если это так необходимо, можно будет возобновить наше путешествие.

Стефен с минуту обдумывал это предложение — наиболее трезвое из всех, сделанных Жеромом с тех пор, как они ступили на землю Испании. Досадно отказываться от задуманного, но продолжать брести через эту пустыню без гроша в кармане было, по-видимому, невозможно. Стефен кивнул.

— Отсюда до побережья не больше ста сорока километров.

Пейра, стянув с ноги носок, озабоченно разглядывал пятку.

— Как скоро, по-твоему, можем мы туда добраться?

— Продвигаясь такими темпами, как сейчас, — примерно через неделю.

По ту сторону слабо тлеющего костра послышался горестный вздох.

— Друг мой, боюсь, что мне придется вступить в орден босоногих раньше, чем я предполагал. Очень сомневаюсь, чтобы завтра мне удалось натянуть на ноги эти ботинки.

Через три дня, когда они находились еще на полпути между Лерой и Малагой, дело начало принимать скверный оборот. В полдень они, как обычно, остановились отдохнуть и присели у дороги в тени пробковых деревьев. Солнце, проникая между ветвей низкорослого деревца, отбрасывало на песчаный откос подвижные, мерцающие блики. В тени перевернутой тележки ослик стоял, не шевелясь, похожий на глиняное изваяние. Стефен в рваной, засаленной рубахе, грязный, небритый, почерневший от солнца, мог бы сойти за бродягу. Пейра стянул с ноги башмак и закатал штанину до колена. Обычно он, словно старая дева, ревниво оберегал свою особу от посторонних взглядов, но на этот раз, молча обследовав ногу, повернулся к Стефену:

— Нога меня замучила. Может, ты посмотришь?

Стефен мимоходом бросил взгляд на его ногу, затем, несколько встревоженный тем, что увидел, осмотрел ее более внимательно. Он знал, что натертая пятка беспокоит Пейра (не раз, стянув с ног тесные ботинки, Пейра ковылял за тележкой по пыльней дороге босиком), однако он никак не думал, что дело так скверно. Вся ступня у Пейра сильно распухла, на воспаленной пятке зияла гноящаяся ранка.

— Ну, что? — Пейра пристально наблюдал за Стефеном.

— Больше вы пешком не пойдете. — Стефен говорил спокойно, но решительно. — Сейчас, во всяком случае.

— А что у меня с ногой, как ты думаешь?

— Похоже, вы загрязнили ранку. Попытаемся что-нибудь сделать.

Стефен достал из чемодана чистую рубашку и оторвал от нее несколько полос материи. Смочив тряпку водой, которую они теперь всегда возили с собой в бутылке из-под вина, он тщательно промыл ранку и наложил на ногу нетугую влажную повязку.

— Ну, как?

— Холодит… Правда, как будто немного полегчало.

До сих пор Стефен предоставлял все решать Пейра, однако теперь он понял, что должен взять бразды правления в свои руки. Сначала он подумал было, не повернуть ли им назад, в Леру, но это был захудалый поселок, почти деревушка, и Стефен решил двигаться дальше. Малага — дело более надежное, и нужно попасть туда как можно скорее.

Он запряг ослика, помог Пейра забраться в тележку, устроил его на заднем сиденье, и они двинулись дальше. Шагая рядом с осликом, Стефен понукал его, заставляя идти быстрее, а на крутых подъемах заходил сзади и помогал, подталкивая тележку. Так они двигались без остановки целый день и к пяти часам добрались до поселка Касабы.

На центральной площади поселка Стефен подошел к какому-то юноше, наполнявшему ведро у колодца, и попросил его указать, где живет врач.

— У нас в Касабе нет medico.[47]

— Ни одного врача?

Юноша отрицательно покачал головой.

— В случае нужды к нам приезжают из Леры или из Малаги. Впрочем, у нас есть очень хороший farmaceutico.[48]

— А где его можно найти?

— Сейчас я провожу вас, сеньор.

Молодой человек держался весьма предупредительно и учтиво. Он провел их по лабиринту узеньких улочек и остановился перед дверью, над которой на красно-сине-белом шесте красовалась вывеска: «Barberia».[49]Стефен помог Пейра вылезти из тележки, и они вошли в дом.

Высокий, необычайно худой человек в серой куртке из альпага не спеша стриг мальчика. У человека было бледное, замкнутое и печальное лицо, какие часто встречаются в Кастилии, и какой-то отрешенный, потусторонний взгляд, словно он готовился переступить порог небытия.

— У моего друга болит нога. Не могу ли я попросить вас взглянуть на нее?

— Присядьте, пожалуйста.

Парикмахер продолжал стричь мальчика — меланхолично, неторопливо, с достоинством. Минут через пять со стрижкой было покончено. Он стряхнул салфетку, сложил ее, убрал ножницы и обратил к путешественникам взгляд своих мечтательных глаз.