Затерянный остров - Джон Бойнтон Пристли

— Да, — прошамкал он. — Родом я из Гримсби. Уехал в семьдесят восьмом, а с тех пор много воды утекло, джентльмены, ох, много. Я из Гримсби, и папаша мой был из Гримсби. Сорок лет в морях. Весь мир обошел под парусом. Никто из вас под парусом не ходил? — Он посмотрел на них своими линялыми глазами, подслеповатостью напоминающими окна в выселенном доме. Ответа он не ждал. — А потом пятнадцать лет на пароходе. Списался на берег, и вот уже двадцать лет, а может, больше, сижу тут. Думал, помирать пора, ан нет, еще одну семью тут завел, уже внуки пошли. — Он надтреснуто хихикнул. — Третья семья на моем веку, джентльмены. Еще одна у меня в Веллингтоне. Но я не новозеландец, вот уж нет. Я из Гримсби, хоть и уехал аж в семьдесят восьмом. Бывали там?

Молчание затянулось. Пришлось двоим из гостей признать, что краем уха слышали про Гримсби. Капитан не отреагировал.

— Если прежде не довелось, — с едва заметным удовлетворением продолжил он, — то теперь и подавно не доведется. Гримсби больше нет. Гулля больше нет. Скарборо исчез. Говорят, и Ярмут пропал, хотя на этот счет не могу ничего сказать. Нельзя верить всему подряд. Но остальные канули, как не было.

— То есть как? — вытаращил глаза Рамсботтом.

— Сметены, взорваны, сожжены дотла, растащены по кирпичику, — ответил капитан Джари. — Все побережье кануло, камня на камне не осталось, так мне рассказывают. Сровняли с землей на последней большой войне. Нагрянули то ли русские, то ли немцы и все стерли в порошок, половину северо-восточного берега, а отстроить заново недосуг. Какой толк мне возвращаться, если бы даже я и захотел? Я родом из Гримсби, а Гримсби нет больше, приткнуться негде. Так ведь, джентльмены? Резонно. А еще говорят, половину Лондона смело, но до Лондона мне дела мало, я туда и носа не казал. Не совался со второго года.

Уильям и коммандер промолчали, не видя смысла разубеждать старика, витающего в собственных фантазиях, но Рамсботтом не сдержался.

— Да нет же, кто вам наплел такую чушь? Сплошные враки! И Гримсби, и Гулль, и Скарборо — все на месте, целехоньки.

Капитан Джари снисходительно покачал головой, словно несмышленышу растолковывая.

— От вас все скрывают. Вы ведь не из Гримсби? И не из Гулля? Оно и видно. Так вот, там была большая война — русские, немцы, голландцы нагрянули разом и разнесли все в пух и прах. Своими глазами не видел, но разговаривал с очевидцами. Ничего не осталось. И рыбы не осталось, ловить теперь нечего. Когда-то в Северном море отменная рыбалка была. Лучше, чем здесь, куда лучше, и рыба вкуснее. Сам я до макрели был особенно охоч, хоть она и жрет всякую дрянь. И свежая селедка хороша… А теперь ничего этого нет. Я-то помню времечко, когда в Гримсби каждый день спозаранку такие горы рыбы вываливали — здесь на неделю хватит прокормить все острова отсюда до Фиджи. А вкуснющая! Но я из Гримсби уехал в семьдесят восьмом. Сколько воды с тех пор утекло, джентльмены, сколько воды… Я сорок лет в море.

Рассказ пошел на второй круг, и гости поняли, что старика пора прерывать, иначе они так и будут стоять здесь до вечера. Услышав снова про стертое с лица земли северо-восточное побережье, Уильям почувствовал: еще немного, и он сам поверит, будто Гримсби, Гулля и Скарборо больше нет. Он и теперь не прочь был взглянуть на них на всякий случай, чтобы удостовериться. Про тупапау капитан Джари не обмолвился ни словом — видимо, появление гостей-англичан настраивало исключительно на английские воспоминания, но призрачности в нем хватало и без разговоров о призраках. Совершенно неожиданно, оборвав речь на полуслове, старик умолк и потихоньку погрузился в сон. Гости вышли на цыпочках, стараясь не шуметь, однако сказать наверняка, спит капитан или, может, умер, не смогли бы — таким он был недвижным, бескровным, прозрачным. Бурлящая за порогом жизнь оглушила, словно они вышли не на малолюдный остров, а на Пиккадилли июньским утром.

— Вот бедолага… — протянул коммандер. — Ему должно быть под девяносто.

— По-моему, он уже зажился, — решил Рамсботтом. — Прожил свое. Взял от судьбы все, хоть сейчас он и развалина. И между прочим, если он завел третью семью в семьдесят, то у вас, коммандер, еще уйма времени. Но я вот что скажу: дряхлеть и выживать из ума лучше здесь, чем на родине. Никто тебя не трогает, знай грейся на солнышке да жуй рыбу с кокосами. Запишите на будущее, Дерсли. Когда станете старым и беззубым, перебирайтесь куда-нибудь в эти края. И плевать на тупапау.

— Вряд ли, — усомнился Уильям. — К тому моменту и сам станешь как привидение. Вот у капитана сплошные призраки кругом.

— Шутка ли, он даже Гримсби отправил на тот свет, — кивнул Рамсботтом.

— Еще одна остановка, и можно прокладывать курс на Затерянный, — объявил коммандер.

— Вы уже вычислили, сколько до него? — спросил Уильям.

— Постарался. Около тысячи шестисот миль получается.

Рамсботтом покачал головой.

— Знаете, друзья, меня это пугает. Серьезно. Очень пугает. Мы и так почти на краю света, а если проплывем еще почти две тысячи миль, бог весть где окажемся. Да, безусловно, когда мы там окажемся, будет уже не страшно, потому что в конечном итоге все уголки земли мало чем отличаются друг от друга. Меня пугают именно цифры — все эти тысячи миль, которые для вас ерунда, пара шагов.

— На море оно так и есть, — кивнул коммандер. — А как же елизаветинцы отправлялись в неизведанное и открывали новые земли на таких же крохотных суденышках да еще гораздо хуже оснащенных? Главное — запасы пресной воды, провизия и крепкий корабль, тогда можно плыть и плыть. Что десять миль, что десять тысяч — разница невелика.

— Надеюсь, вы правы, — вздохнул Рамсботтом. — Но вам, морякам, конечно, все нипочем. А я, когда вижу эту крохотную точку на карте, нашу шхуну, и вокруг на тысячи миль одна вода, готов завыть, словно брошенный пес.

— Ну, пока вам грех жаловаться, — усмехнулся коммандер. — У нас тут почти каждый день земля перед глазами. Как только возьмем курс на Затерянный, действительно начнется одна вода. И это хорошо. Меня гораздо больше пугает лавирование между рифами, здешние острова любого заставят попотеть, но Преттель свое дело знает. — Коммандер посмотрел на небо. — Интересно, что он сейчас будет делать?

— А что? — не понял Уильям.

— Буря надвигается. Либо он попытается укрыться в соседней лагуне, либо решит переждать здесь. Пока идем полным ходом. Вы оглянитесь вокруг, сами увидите.

Небо стремительно мрачнело. Из моря словно выкачали все оттенки изумруда и лазури, на поверхности вспухали свинцовые волны. Горизонт потемнел. Веселый ветер, резво подгонявший шхуну в последние несколько дней, постепенно стих до мертвого штиля, а потом поднялся тоненький пронзительный свист. До пассажиров донеслось мерное «чаф-чаф-чаф» двигателя, работающего на полную мощь. Капитан Преттель решил рискнуть и дойти на всех парах до входа в лагуну в опасной близости от рифа, о который с глухим рокотом бились волны. Но рокот этот слышался недолго, вскоре его заглушил стук ливня. Рамсботтом поспешил в кают-компанию, вскоре там же укрылся и Уильям. Они оказались там одни — капитан Преттель стоял у штурвала, а коммандер, видимо, решил остаться на палубе. Сквозь шум дождя донесся оглушительный раскат грома. Уильям увидел в свете вспыхнувшей молнии лицо Рамсботтома — побледневшее как полотно, с трясущейся нижней губой. «Напуган до полусмерти», — подумал Уильям и прислушался к себе, но нет, сам он такого панического страха не испытывал. В то же время он понимал: один неверный поворот штурвала, и «Хутия», распоров борт об острые кораллы, утащит их всех на дно. Ему вспомнились бессчетные бутылки джина и рома, которые хлестал в этой кают-компании Преттель.