Кардинал Ришелье и становление Франции - Энтони Леви

Философом, ближе всех подошедшим к тому, чтобы суммировать те духовные ценности, которые исповедовал Ришелье, и чье определение нравственного идеала, несомненно, восходит к дю Вэру, был Декарт, родившийся в 1596 г. и бывший современником и почти ровесником Ришелье.[191] Прежде чем всецело посвятить себя созданию своей философской системы, что произошло, по-видимому, под влиянием Берюля, Декарт вел жизнь, обычную для патрицианской молодежи. Как и Паскаль, он играл в азартные игры и, кажется, даже дрался на дуэли из-за женщины.[192] Ришелье, с его подчинением всех личных интересов интересам государства, был конечным продуктом культуры gloire (славы), в основе которой лежала этика, выработанная дю Бэром, а затем Декартом. Ришелье открыто принимал идеал невоенной доблести со всеми его поисками духовного величия, а те проявления gloire, которые были выведены в произведениях писателей и драматургов, отождествлял со стремлением к добродетели.[193] То, что политика Ришелье сделала с Францией за пять лет, прошедшие после 1635 г., разрушило на некоторое время оптимизм, питавший культуру, продуктом которой был он сам.

Всегда одной из главных, если не самой главной задачей историко-литературного исследования было определение системы ценностей общества, создавшего эту литературу, и выяснение того, исходя из каких соображений определяется желанность или нежеланность возможных альтернатив. В широком смысле то же самое можно сказать и о других культурно обусловленных жанрах, и более всего о театре, до эпохи всеобщей грамотности выполнявшем ту функцию, которую впоследствии взяла на себя художественная литература. По крайней мере в Западной Европе сходная переоценка культурных ценностей проявляется в истории духовности, для практических целей воспринявшей формы, принятые христианским католическим благочестием в период Католического возрождения. Стоит отметить, что католическая религиозность, особенно в Испании, но также и во Франции, приспосабливалась к барокко с гораздо большей легкостью, чем вера гугенотов. Без сомнения, так происходило потому, что с эпохи Ренессанса католицизм с большей готовностью разделял оптимистический взгляд на потенциал, скрытый в природе человека.

Католическое возрождение имело более широкую базу, чем происпанская партия, которая в 1590-е гг. стала преемницей дискредитированной Лиги. Была ли их духовность созерцательной, как у кармелитов, или их целью была помощь страждущим, как у визинтандинок и у общества св. Винсента де Поля, или, как иезуиты, они вели миссионерскую и образовательную деятельность, — многие из новых религиозных конгрегаций во Франции не были замешаны в политические споры, в том числе и о политической поддержке единоверцев за границей. Иезуиты уже имели обширные международные связи. Берюль, сам бывший их учеником, решил не создавать новый орден, а реформировать французское епархиальное духовенство, считая, что священнический сан, входящий в иерархическую систему, наделяет его владельца более высоким духовным статусом, чем клятвы, даваемые членами религиозных орденов.[194]

Общей идеей для мистических источников духовности Берюля была вера в то, что духовное совершенствование человека заключается в отречении, а затем в полном отказе от человеческого естества ради замещения его некоей блаженной личностью, соединенной с Богом, аналогично тому как воплощение соединило человеческую ипостась Христа с божественной. Благочестивая душа может разделить с Марией любовь ее сына и выразить свой отказ от всех личных желаний в известном «обете полной зависимости» от Девы Марии, данном ораторианцами Берюля 8 сентября 1614 г., за чем 28 февраля 1615 г. последовал обет, данный Иисусу. Подобные обеты были крайним выражением барочной эмоциональности, но Берюль был достаточно невосприимчив, для того чтобы попытаться навязать их кармелитам, которым, с их более вдумчивым отношением к духовным вопросам и развитой религиозной чувствительностью, они были абсолютно чужды.

Хотя моральная теология Берюля была, несомненно, основана на героической преданности религии, тем не менее нетрудно понять, насколько чревата она была опасностями самообмана, душевной нестабильности и даже паранойи. Очевидно, что воображение может создавать — и создает — религиозные феномены, имеющие порой ужасные результаты, вроде явлений, многими интерпретируемых как одержимость дьяволом или колдовство.[195] Именно в течение 1620-х гг. в окружении Берюля идеи о необходимости истребления естественного начала в человеке и замены его данными свыше моральными нормами начинают перерастать в то, что станет религиозной основой янсенизма — пессимистического по настрою духовного движения, проповедником которого был Жан Дювержье де Оранн, аббат Сен-Сиран, которого Ришелье впоследствии заточит в тюрьму.