Расплата - Геннадий Семенихин

Обычно в июльские дни от нещадно палившего солнца и душного ветра Александр Сергеевич Якушев закрывал в своем кабинете и большой комнате, которую с его легкой руки гости и домочадцы именовали залом, все окна. Но и это мало спасало. Июльское солнце проникало во все щели, духотой обдавало с ног до головы. Таким же оно было и в этот день, но хозяин дома не ощущал жары. Липкий мелкий озноб бил его от головы до пят.

— Наденька! — визгливо позвал он супругу. — Помоги мне, пожалуйста, согреться.

— А чего бы ты пожелал, Саша? — откликнулась из соседней комнаты жена. — Если мучит жажда, могу тебе предложить чайник с холодной заваркой. Разумеется, чай не цейлонский и не индийский, а эрзац из непобедимой великой Германии фюрера. Могу по сусечкам поскрести и добыть ложку или две такого же эрзац-кофе для заварки.

— Да не нужны мне ни эрзац-чай, ни эрзац-кофе, мною овладел какой-то непонятный озноб. Я сейчас от холода весь дрожу. Хотелось бы что-нибудь на себя набросить.

— Саша, да не малярия ли у тебя? — встревожилась жена. — Вот уж действительно одна беда в дом не приходит, за ручку другую ведет. Подожди, я сейчас. — С этими словами она распахнула скрипучие дверцы платяного шкафа и возвратилась в кабинет мужа, неся в руках старенький темно-красный клетчатый плед.

Лет десять назад, уже после гибели брата Павла, Александру Сергеевичу подарили этот плед студенты-выпускники. С тех пор много раз во время ночных приступов астмы он им укутывался, если тело, сломленное порывистым уничтожающим кашлем, начинало зябнуть. На нем даже клеймо какой-то индийской фирмы сохранилось.

— Возьми, Саша, накройся, — жалостливо посоветовала Надежда Яковлевна.

Александр Сергеевич послушно развернул плед, набросил на дряблые плечи, резко опустившиеся от кашля книзу, как будто были они придавлены полутонной нагрузкой, не меньше.

— Смотри-ка, вроде бы помогает. Не зря великие физики первыми заявили, что тепло — это одна из основ человеческого существования. Разве не веет, например, мудростью от такого изречения: «Человек, всегда держи голову в холоде, брюхо в голоде, а ноги в тепле».

— Ты все перепутал, Саша, — улыбнулась Надежда Яковлевна. — Автор этого крылатого выражения не мог употребить в таком сочетании вульгарное слово «брюхо». Тебя бы сейчас любой ученик старшего класса поправил. Или студент.

— Спасибо за комплимент, Наденька, — покачал головой Якушев. — Однако ты не права в одном.

— В чем же?

— Наш скромный техникум до сих пор выпускал не философов, не филологов, а только гидромелиораторов, которые навряд ли точно процитировали бы эту поговорку.

— А теперь? — с неожиданным вздохом, опуская глаза, спросила жена.

— Что означает твое «теперь»? — удивился Александр Сергеевич, до которого не сразу дошел смысл ее вопроса. — Ах, теперь, — произнес он, спохватившись. — Теперь господин немецкий комендант, может быть, захочет, чтобы при новом режиме наш техникум выпускал одних полицаев. Откуда я знаю? К нам уже приходил какой-то офицер из комендатуры, ведающий вопросами культуры. Знаешь, Наденька, у него было такое жесткое лицо, что просто не верилось, когда он расточал комплименты донскому казачеству, которое, по его суждению, всегда было за царя и отечество и, разумеется, против большевиков. Не лицо, а неудобная для откровенности маска была у этого офицера. Он также выразил уверенность, что весь педагогический персонал техникума станет надежной опорой нового порядка.

— И в чем же смысл его визита? — тихо спросила Надежда Яковлевна.

Александр Сергеевич неожиданно раскашлялся, так что испарина выступила на лбу.

— Черт побери, что за плед и сколько ему лет, — пробормотал он, повеселев малость оттого, что выразился в рифму. — Хотя бы на каплю согрел. Нет, он не борец с моей несносной астмой. Она непобедима. Так о чем ты меня спросила, в чем смысл визита этого боша? Вопрос логичен, ибо они без цели не приходят. Представитель комендатуры переписал фамилии всех педагогов и объявил, что с осени, по его мнению, начнутся в техникуме занятия и в связи с этим будет назначен директор.

Надежда Яковлевна, подперев кулачком щеку, в своей любимой позе слушала мужа, стараясь не пропустить ни одного его слова. Якушев видел, как натянулась желтая, с нездоровым оттенком, кожа на ее лице, горестно подумал: стареет.

— Саша? — неожиданно спросила она. — А что, если тебе предложат кресло директора?

— Директора? — разразился веселым хохотом Александр Сергеевич. — Вот это ты здорово сфантазировала.

— А ты не смейся, — задумчиво сказала она. — Ведь ты для них прежде всего внук знаменитого героя Дона, любимца самого графа атамана Платова Андрея Якушева. Какой же комендант при нынешних обстоятельствах не пожелал бы тебя увидеть в роли своего прислужника. Ручки вывернут, вот и пойдешь. Ты не шути. Ты сейчас для них козырная карта.

— Боже мой! — воскликнул Якушев. — Да ты, Наденька, настоящий провидец.

Плед спал с его плеча. Он потянулся его поправить, но вместо этого натолкнулся на холодную руку жены и погладил ее как-то особенно нежно, и это невольное его движение не осталось Надеждой Яковлевной не замеченным. Она благодарно взглянула на мужа потухшими глазами.

— Ничего у них не получится, Наденька. Астма. Я за нее в этом случае, как за надежную каменную стену, прячусь.

— Ну, а если и это не поможет? Тогда?

— Тогда, — задумался Якушев. — Тогда я вспомню великого Архимеда, который чертил на песке в день взятия Сиракуз и спокойно сказал замахнувшемуся на него мечом врагу: «О, воин, не спутай моих чертежей».

— О-хо-хо, — вздохнула Надежда Яковлевна, отвлекая мужа от незаконченного разговора. — А где-то наши ребяточки, Веня, Гриша? — Потом она встала и тихо, только что не оглядываясь по углам, спросила: — А ты что думаешь, Саша? Они к нам со своим новым порядком уж не навечно ли?

— Да ты что? — даже задохнулся от негодования старый Якушев. И на его бугристом лбу мгновенно вспухли синие вены. — Как ты могла сказать такое. Неужели веру в наш русский народ утратила? — Он едва не закашлялся, но, совладав с приступом, укоризненно покачал головой: — Чудачка, да как ты только подумать могла — дочь казачьего атамана. Да это, это же не только нелогично, это попросту дичь какая-то в твоих мыслях, извини меня. Чтобы немецкие фашисты властвовали над казаками?..

Отводя взгляд в сторону, она тихо договорила:

— А ты вспомни, сколько лет татарское иго давило Русь!

— Да ведь Русь-то была тогда какая! — вскричал Александр Сергеевич. — Убогая, дохлая, соломенная, — разгневанно он сбросил с себя плед. — Нет, Наденька, с тобой сегодня решительно нельзя спорить. Ну разве можно поддаваться панике, если ты временами становишься ее невольным свидетелем? Да, временный перевес на их стороне. Да, мы не выдержали их первых ударов. Но неужели же сила русского народа сломлена? Подожди. Выпрямимся и еще трахнем. — Он привстал и нежно погладил ее по седым волосам: — Не горюй, Наденька. История еще скажет свое суровое слово, и оно не будет в пользу Гитлера. — Он внимательно рассматривал тонкие нити седины в ее волосах, которых с каждым днем оккупации становилось все больше и больше. Вздохнул: — Стареем мы, Наденька, ой как стареем.