Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком - Михаил Трофименков

Случай Рапфа и Шульберга – образец коммунистического выбора, сделанного как раз под воздействием советской реальности. Морис до смерти перепугал родителей уже письмами из Москвы, сообщив им, что «коммунизм – это будущее мира» и в нем «нет ничего ужасного или жестокого».

Детство в окружении рукотворных иллюзий и фабричных грез не проходит бесследно. Рапф решил стать Лениным: побрился наголо и отрастил бородку. Шульберг, поворчав, последовал его примеру. Родители, примчавшиеся встречать друзей в нью-йоркский порт, к счастью, этого ужаса не увидели. На одном пароходе с Лениными оказался Уилл Роджерс: пользуясь властью друга дома, он загнал мальчишек к парикмахеру.

Стон стоял над Голливудом: магнаты хлопотливо бросились «лечить» детей, объединенные солидарностью отцов, с каждым из которых может случиться та же беда, что с Беном и Гарри. «Лечили» не только и не столько от «красной заразы». Гораздо страшнее, чем коммунизм, был отказ наследников от принадлежащего им по праву королевства. Извечный торгашеский страх: кто же «в лавке останется»?

Каждый «доктор» выступал в своем амплуа.

Пугливый «дядя» Гарри Уорнер причитал: Морис погубит киноиндустрию, из-за него все в Голливуде станут антисемитами.

«Дядя» Майер подпевал: «Вы причиняете евреям огромный вред, теперь все убедятся, что еврей и коммунист – это одно и то же».

Наедине с Рапфом он сорвался: «Вот из-за таких, как ты, и существует антисемитизм».

В паре книг утверждается, что я сказал ему, что с радостью перестану быть коммунистом, если он перестанет быть капиталистом. Но на самом деле я этого не говорил. Я это подумал. Я хотел бы это сказать. – Рапф.

Злой «дядя» Джек Уорнер рычал: «Вы, богом проклятые сопляки, кретины, идиоты, из-за вас у всех у нас будет куча неприятностей».

Убедившись в тщете усилий, магнаты прибегли к «последнему доводу королей».

«Да отправьте же их к Тальбергу», – раздался клич. Это звучало, как «Отведите их к Волшебнику Изумрудного города». Тальберг был вроде верховного жреца Голливуда, и продюсеры, особенно Майер, верили, что он может наставить нас на путь истинный. – Бад Шульберг.

Тальберг не умолял и не кричал. Он по-домашнему пригласил отступников на ланч. По секрету рассказал, что сам когда-то состоял в Молодежной социалистической лиге и произносил на перекрестках пылкие речи. А потом вытащил из рукава джокер: познакомил мальчишек с Альбертом Левиным. «Он цитировал и цитировал, а я ничего этого не знал. ‹…› [Мы поняли,] что ни черта о марксизме не знаем».

Из беседы с Левиным юноши сделали вывод, что стать коммунистом можно, только если учиться, учиться и учиться, и, на радость родителям, вернулись в колледж. Но вернувшись в Голливуд и став сценаристами, они – вместе с Ларднером, пришедшим в Голливуд после недолгой работы криминальным репортером: отцовские связи не пропали втуне, – все равно вступят в партию.

* * *

Самый счастливый СССР выпал Полин Конер – пионеру (наравне с Соколовой и Сигал) американского модернистского танца, ученице Михаила Фокина и японских хореографов, – хотя и начался он с дурного предзнаменования. В самый день приезда, 6 декабря 1934-го, Конер пять часов наблюдала из окна отеля гигантскую похоронную процессию, дышащую не скорбью, но местью. Москва прощалась с Кировым.

Спустя двадцать месяцев Конер увезет с собой память о совсем других шествиях.

Память тела: «электрический разряд», продиравший ее – наравне со всеми участниками первомайской демонстрации, – все сильнее по мере приближения к Мавзолею – к Сталину.

И память материальную, хотя и хрупкую, как газетная бумага: вырезанную из «Правды» статью «Физкультурный парад в Ленинграде» (13 июля 1936 года) и газету Ленинградского областного совета физкультуры «Спартак» (12 июля 1936 года). На первой полосе – под крупно набранными сталинскими словами «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее» – фото: группа юношей и девушек, словно взмывающих к небу.

«Танец новой молодежи» Конер поставила для физкультурного парада на Дворцовой площади. Лето 1936-го – лето физкультуры: учрежден Всесоюзный день физкультурника. Главный парад – где впервые прозвучало: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» – прошел на Красной площади. Второй по значению – в Ленинграде.

Вдумайтесь.

За месяц до парада Конер исполнилось 24 года. Девчонка.

Не просто девчонка: американская девчонка. И не просто американская: из семьи эмигранта. Однако же она преподает в Институте имени Лесгафта и режиссирует ответственнейшее идеологическое событие.

На дворе стоит, конечно, еще не 1937-й, но 1936-й – год тоже не вегетарианский.

Русская эпопея Конер – сказка наяву.

В 1934-м ее родители отметили 25-летие свадьбы поездкой на родину. Папа Сэмюэл занес портфолио дочери в тогдашний Госконцерт, и 22-летняя Полин стала первой – со времен Айседоры – современной танцовщицей, которую пригласили на двухмесячные гастроли в СССР. Конер полагала, что промоутеров впечатлило имя Фокина в ее портфолио. Скорее, неслыханным везением она обязана советскому восторгу перед Америкой.

Контракт предусматривал возможность продления гастролей на полгода и гарантировал тысячу рублей за выступление. В Москве Конер поселили в «Метрополе», зарезервированном для самых дорогих гостей – от Бернарда Шоу до Марлен Дитрих и Мао Цзэдуна; в Ленинграде – в «Европейской». Прикрепленный к Конер пианист Аркадий Покрасс был братом своих братьев Самуила, Дмитрия и Даниила – сочинивших песню о том, что «Красная армия всех сильней». Впрочем, Самуил уже давно работал в Голливуде. Переводчица стала сердечной подругой Конер: Валентина Генн была замужем за американцем и ничего не боялась.

Да и бояться было нечего. Самое страшное, что случилось с Полин, – ушиб пальца и потеря сознания, когда она попала в железнодорожную аварию. В единственный конфликт с кровавым режимом она вступила в Сочи, где ей забыли забронировать номер.

Меж тем без конфузов не обходился прием даже гостей не чета Конер. Знакомство Драйзера с СССР едва не ограничилось визитом за визой в советское посольство в Берлине. ВОКС (Всесоюзное общество культурной связи с заграницей) полагало, что визу живому классику делает «Интурист», «Интурист» – что ВОКС. В том же декабре 1934-го из-за отсутствия визы пограничники задержали Робсона.

С первых же дней Конер подхватывает вихрь удачи: страна, в которую она влюбилась, ответила ей взаимностью. За три январские недели она дает в Ленинграде восемь концертов и два практических занятия в Школе театра имени Кирова, читает пять лекций. Контракт продлен, и Конер объезжает добрую половину страны: Архангельск, Урал, Кавказ, Закавказье. У нее столько денег, что она приглашает «к себе» маму и брата.

Наконец, с осени она целый учебный год преподает в Лесгафта. Ее приводит в экстаз советская молодежь, ее дневник – сплошные восклицательные знаки: ах, сколько у этой молодежи энтузиазма, энергии, смелых творческих амбиций, жажды знаний. Она надеется создать со своими учениками постоянную группу – «Новую советскую группу» – и уже сочиняет советские балеты.