Возвращение в Чарлстон - Александра Риплей

Элизабет встала и с целеустремленным видом направилась к лестнице. «Надо же, какой напуганный крольчонок, – сказала она себе. – И какая же я лгунья! Когда мне было шестнадцать, я вообще ничего не боялась». Она зашла к себе в спальню и сняла со стеллажа какую-то коробку.

А внизу, в зале, в кресло, которое она освободила, сразу же плюхнулась Уэнтворт.

– Она твоя тетка? Гарден, ты никогда не говорила, что миссис Купер твоя тетка.

– Скорее бабушка.

– Не велика разница. Гарден, да ты понимаешь, что это значит? Ты приходишься кузиной Мэну Уилсону. Он же ее родной внук. И он, и Ребекка от нее просто не вылезают. Они в нее влюблены. Она что, и правда такая замечательная? Я ее совсем не знаю, только здороваюсь.

Гарден задумалась – ей нужно было решить для себя, действительно ли Элизабет такая замечательная, чтобы дать Уэнтворт точный ответ. Но миссис Купер уже возвращалась к ним, и Уэнтворт улизнула.

Элизабет поставила коробку на колени внучатой племяннице.

– Вот тебе подарок на день рождения, – сказала она и развязала голубую атласную ленту. – Давай же, Гарден, загляни, что там внутри.

– Благодарю вас… тетя Элизабет.

– Не стоит. Но подожди рассыпаться в благодарностях, ты сперва убедись, что она не пустая.

И Гарден убедилась. Она извлекла из коробки изящную фарфоровую балерину на подставке в виде круглой белой эмалированной шкатулки, украшенной какими-то гирляндами.

– Заведи ее, – распорядилась Элизабет. – Это музыкальная шкатулка. Эндрю, скажите, чтобы оркестр ненадолго перестал играть.

И важный человек Эндрю Энсон, председатель правления банка, поспешил исполнить ее просьбу.

Шкатулка и вправду была настоящим чудом. Все гости столпились вокруг Гарден, чтобы полюбоваться танцем фарфоровой балерины. Руки и ноги у нее были на шарнирах, она делала изящные, замысловатые, плавные жесты и пируэты в такт «Вальсу цветов». Музыкальной шкатулки с таким богатым звуком никому из присутствующих еще не доводилось слышать; она не звякала, а действительно играла мелодию. Вальс становился все громче, балерина закрутила пируэт на одном пальчике, но нога у нее внезапно надломилась, и фигурка упала. Вздох, вырвавшийся у всех гостей одновременно, заглушил радостную музыку.

Гарден хотела поднять глаза на тетку. Хотела сказать, что подарок ей очень нравится даже и такой, сломанный, что шкатулка очень красивая и что это ее любимая мелодия. Но пока она собиралась с духом, чтобы раскрыть рот, музыка кончилась, в шкатулке что-то зашипело, балерина встала на ноги и – от пояса – поклонилась.

Гарден рассмеялась. Все вокруг захохотали, и Элизабет едва ли не громче всех. От смеха уголки глаз у Гарден поднимались. И в них начинали плясать искорки. Глаза у Гарден становились в точности как у Пинкни.

– Я привезла ее из Парижа, – сказала Элизабет. – Люблю французов. Они мастера на озорные выдумки.

– Заведи ее снова, Гарден, – попросила Люси Энсон.

– Да, да, еще раз, пожалуйста… Я думал, она сломалась… Я ничего подобного не видела… И не слышала… Я думала, мне худо будет… – говорили вокруг.

Гарден с сосредоточенным видом поворачивала крошечный золотой ключик, глаза у нее по-прежнему смеялись. Элизабет улыбнулась.

– Ну вот, – сказала она. И, обмотав голубой лентой больную ногу Гарден, завязала на ней бант. – С днем рождения.

Гарден снова рассмеялась.

– Спасибо, тетя Элизабет. – Она посмотрела на миссис Купер искренним, застенчивым взглядом. – Спасибо. У меня еще никогда не было тети. И я очень рада, что теперь у меня есть такая тетя, как вы.

Элизабет была растрогана до беспомощности.

– Милое дитя, – проговорила она с трудом, потому что ей мешал комок в горле, – да благословит тебя Бог. – Она поцеловала себе кончики пальцев и провела ими по шелковистой щеке девочки. Музыкальная шкатулка опять заиграла. И пока все глаза были устремлены на балерину, Элизабет вышла из комнаты. Ей нужно было побыть одной.

Маргарет ничуть не радовало, что Гарден так восхищается своей тетей, но она не говорила и не делала ничего, что могло бы расхолодить дочь. Влияние Элизабет в Чарлстоне было слишком велико: у Маргарет не было никакого желания вступать с ней в схватку.

Разрыв между Элизабет и семьей ее брата был в свое время громким скандалом, о котором долго и упоенно сплетничали, но это было давно. Никто из молодежи на чайном балу у Люси Энсон не понял, что у них на глазах был положен конец давней вражде. Если кто-то из молодых гостей и обратил внимание на что-нибудь, кроме чудес музыкальной шкатулки, то ему или ей просто показалось странным, что Гарден до сих пор не была знакома со своей тетушкой. Странным, но не слишком интересным.

Эндрю Энсон и его жена Эдит, напротив, очень заинтересовались случившимся. Равно как и все, кому они об этом рассказали. Больше недели это событие было в Чарлстоне главной темой для разговоров.

Но потом его вытеснило следующее событие. Новые владельцы Эшли Барони, три года никак не дававшие о себе знать, решили наконец поселиться на плантации. В Саммервиль прибыл частный поезд, да, да, целый поезд: вагон с багажом, вагон с двумя лимузинами, вагон-холодильник, наполненный Бог знает чем, два пульмановских вагона с прислугой, причем все, и мужчины, и женщины, были белыми, еще один вагон, где размещалась только кухня, три вагона с настоящими спальнями и душевыми, по три в каждом, – в этих вагонах приехали экзотического вида дамы и господа, сопровождавшие хозяйку. Но самое сильное впечатление произвел вагон, окна которого были отделаны позолоченным резным деревом, а стену украшал большой герб. Вагон был огромный, раза в полтора длиннее обычного. В нем были гостиная, столовая, спальня и ванная комната с настоящей ванной. Это был личный вагон хозяйки усадьбы. Герб на вагоне был иностранным. Эшли Барони теперь принадлежало принцессе.

Чарлстон гордился, и, по мнению многих, даже чересчур, своими старинными семействами и замкнутым, спаянным высшим обществом. Но он не мог остаться равнодушным к ореолу славы, окружающему лиц королевской крови. Дамы, которые не потрудились бы перейти улицу, чтобы познакомиться с президентом Соединенных Штатов, будь такая возможность им предоставлена, эти дамы от волнения и растерянности были в полуобморочном состоянии. Никто не знал, как нужно встречать принцесс и как с ними общаться. Никто не знал, принцесса какого государства к ним приехала.

На февральском собрании членов Каролинского общества поощрения искусств, за чайным столом, Эдит Энсон выложила сногсшибательную новость:

– Мы с Эндрю приглашены на обед в Эшли Барони к принцессе. Эндрю является ее банкиром в Чарлстоне.

Когда гул затих, она уверила собравшихся, что больше абсолютно ничего не знает.

– Эндрю считает, что я любопытна до глупости, и не хочет меня поощрять. Он не стал мне ничего рассказывать. Но мы приглашены на субботу. На вечер. Принцесса не обедает раньше девяти. В воскресенье после церкви я весь день буду дома. Приглашаю к себе всех присутствующих в любое время.