Сломанные вещи - Лорен Оливер

4. – Когда-то я жил в пустыне, – сказал ей Фантом. – Там был один кактус, который может жить вообще без воды. Если бы и люди могли существовать подобным образом – в полном одиночестве. Но они не могут. Так существовать не могут даже тени.

5. Саммер знала самый важный секрет Фантома – это существо было одиноко, ужасно одиноко, и ему просто нравилось с кем-то говорить, быть с кем-то рядом. Но она также знала, что никому не сможет этого рассказать, потому что никто не поймет. Фантом был совершенно не похож на то, чем считали его люди, – никто никогда не узнает об этом существе правды.

Уэйд перестает читать, и наступает пауза. Мой мозг все никак не заводится, как двигатель на морозе. Эбби спокойно сидит и смотрит на нас с выжидающим видом. Вернее, смотрит на Оуэна и Миа. Я же нахожусь в бесполетной зоне.

Как глупо. Зачем я ее поцеловала? И почему обязательно было испоганивать все потом?

– Итак, что мы можем сказать? – Иногда мне кажется, что бесконечная болтовня служит лишь для того, чтобы заглушить внутренние голоса. – Фантому – убийце – нравится музыка, и возможно, этому человеку даже доводилось ее преподавать. Это первый известный пункт. Он приехал из большого города. Это пункт номер два.

– Он бродит по городу, когда ему скучно, – вставляет Оуэн. – Это пункт номер три.

Я хмурюсь.

– Это может быть кто угодно.

– Когда-то он жил в пустыне, – добавляет Уэйд. – Не забывайте и об этом.

– Все равно информации слишком мало, – говорю я.

– Это все-таки больше, чем мы знали раньше, – замечает Эбби.

– Верно, но эти сведения все равно ничего нам не дают. – Оуэн устало откидывается на подушки тахты, и его волосы бессильно опадают и закрывают ему один глаз.

– Прочти пункт второй еще раз, – говорит Миа прежде, чем мы возобновляем наш спор. По тому, как она сидит, предельно выпрямив спину, словно еще одна секунда – и сделает балетный прыжок, я понимаю, что она услышала что-то важное. Даже ее голос звучит так, словно ему хочется взмыть ввысь – так, словно она сдерживает воодушевление от какого-то открытия. – Про большой город.

Уэйд повторяет отрывок про большой город и арку, и на сей раз я слышу это тоже.

– Город с аркой, – медленно говорю я. – Сент-Луис?

– Сент-Луис, – повторяет Миа. А затем внезапно начинает петь: – Встреть меня в Сент-Луисе, встреть меня на ярмарке…

Меня словно кто-то двинул кулаком в живот.

– Вот это да. – Начинается изжога. Слишком много кофе. Слишком много. – Мистер Хэггард, – говорю я.

– Кто-кто? – хором спрашивают Эбби и Уэйд.

Миа поворачивается к ним.

– Хэггард. – Теперь воодушевление прорывается наружу. Ее голос почти срывается на визг. – Водитель нашего школьного автобуса. Он пел нам каждый день. Арии из мюзиклов. Из «Отверженных», и все такое прочее. Но одной из его любимых арий было «Встреть меня в Сент-Луисе».

– Он пел, – говорю я. – Возможно, он еще и играет на пианино.

– А он казался вам одиноким? – спрашивает Уэйд.

– Разумеется, он одинок, – говорю я. – Ведь он водитель автобуса.

– Это жестоко, – замечает Оуэн, но я не обращаю на него внимания.

Мистер Хэггард. Я закрываю глаза и вспоминаю лоснящуюся кожу его головы, виднеющуюся среди зачесанных на лысину волос, его ухмылку при виде нас. «Поднимайтесь на борт», – вопил он и гудел в гудок. Как будто мы все еще были первоклассниками. Его убогие рубашки с пятнами пота под мышками и то, как он каждый день горланил одни и те же арии, пока вел автобус к школе… Я снова открываю глаза.

– Он был на поминальной церемонии в честь Саммер, – говорю я, вспомнив, что видела его в толпе, одетого в плохо сидящий пиджак от костюма. Был ли у него виноватый вид? – Он приходил, чтобы посмотреть.

– Туда пришло полгорода, – замечает Оуэн.

– Прочитай еще раз пункт третий, – говорит Миа Уэйду, и он послушно зачитывает его вслух. – С улицы на улицу? Это может быть маршрут автобуса.

– Это натяжка, – спорит Оуэн, и Миа поворачивается к нему – поворачивается, скривив губы, будто готовится плюнуть.

– Почему ты его выгораживаешь? – спрашивает она.

– Ничего я его не выгораживаю, – защищается Оуэн. – Но мы как-никак говорим об убийстве. Мы должны быть уверены.

Я пытаюсь представить себе мистера Хэггарда, топающего по лесу, бьющего Саммер камнем по затылку, волочащего ее по длинному полю, и не могу. И Саммер вела себя с мистером Хэггардом просто ужасно. Неужели все это было притворством? Неужели она втайне встречалась с ним, чтобы работать над «Возвращением в Лавлорн»? Я никак не могу себе этого вообразить. С какой стати ей открываться такому, как он?

Однако пока это наша единственная зацепка.

Эбби снова просматривает перечень того, что нам известно.

– А как насчет пустыни? Он когда-нибудь жил в пустыне?

– Есть только один способ выяснить это, – говорю я, и все поворачиваются ко мне, даже Эбби, и от стекол ее очков отражается электрический свет. – Мы спросим его об этом.

МИА

Наши дни

– Доброе утро, солнышко.

Я просыпаюсь ото сна, который прерывается сразу же, оставив только смутное чувство, что кто-то кричал близко-близко. Передо мной стоит Бринн, расплываясь в ореоле из солнечных лучей, которые льются из окон.

Я сажусь, чувствуя нервозность из-за сна, которого не понимаю.

– Сколько времени?

– Десять часов, – доносится из вестибюля голос Оуэна. Секунду спустя появляется и он сам, принявший душ, чисто вымытый, с влажными кудрями, в выцветшей красной футболке с надписью: «Лондон». Фингал за ночь, похоже, расширился больше, еще дальше распространившись на щеку. – Извини. Бринн подумала, что тебе захочется кофе.