Венера из меди - Линдсей Дэвис

– Где же он тогда?

– Здесь только его офис. У него есть еще дом на Квиринале125, и два напротив Соляных ворот126, или он может быть в своем новом владении за рекой на Яникуле. Но он принимает своих друзей только в своих личных домах.

– Итак, когда ты ожидаешь его здесь снова?

– Невозможно сказать…

Неожиданно он вывернулся и издал короткий вскрик, который привлек внимание одного из телохранителей.

– Спокойно. Я ухожу, но предай своему хозяину сообщение, как только он объявится!

– Не беспокойся! Когда я это сделаю, Фалько, ты можешь ждать от него весточки!

Я улыбнулся. Некоторые угрозы реально создают проблемы. Но большей частью они ничего не значат.

Когда я пересекал вестибюль, в пол-глаза следя за фригийским головорезом, я заметил портшез. На что бы не тратил свои доходы Присцилл, но только не на средства передвижения. Это был потертый ветеран из коричневой кожи, столь мятый и грязный, что это бросалось в глаза. Я видел его прежде – возле горящего дома, в ту ночь, когда умер Гортензий Нов. Это означало, что я видел и Присцилла, вылезавшего из него.

Тяжка жизнь бизнесмена. Едва ли найдешь время для заслуженного отдыха после убийством конкурента, прежде чем придется снова вернуться на улицы, и броситься к рыдающим жертвам поджога с контрактом в руке…

Наличие портшеза указывало на то, что Присцилл был где-то здесь. Но я покинул дом больше не споря. Я повредил руку писарю, чтоб быть уверенным: он тут же бросится к своему хозяину с жалобами. Мое сообщение дойдет незамедлительно.

Я встретил за дверью еще одну неприятную вещь, слезавшую со своего мула – гнойный нарыв, который я в последний раз видел обижающим старого торговца фруктами на Счетной улице. Я приготовился к драке, но слепая болячка не узнала меня.

Я развлекал себя в тот день в Храме Сатурна127, ковыряясь в записях цензоров о гражданах и их имуществе, которые хранились ради безопасности в Казначействе. Аппий Присцилл был вольноотпущенником с давних пор, приписанный к избирательной трибе Галериев128. Мы давно уже заждались полной переписи жителей Рима, но он должен был бы быть отмечен в каких-нибудь официальных документах. Однако ему удалось скрыть свое существование. Я не был удивлен.

Я обнаружил, что более охотно чем обычно шатаюсь где-то, вместо того, чтоб идти домой. Это было не столько связано с оскоминой, оставшейся после посещения Присцилла, чем с некоей ухмылкой, с которой я мог бы столкнуться в собственном логове.

Она отсутствовала. Это было более-менее приемлемо. Я должен был позволять ей иногда прогуляться свободно по округе. Иначе скептики могли бы решить, что я удерживаю ее дома ради выкупа.

Дома все свидетельствовало, что утро прошло живо. Северина уверила меня, что ее попугаиха выдрессирована, но, по видимому, это означало, что Хлою обучили портить домашнее имущество. Было несколько следов от клюва на дверных косяках и разбитое блюдо в мусорном ведре. Кто-то, смею предположить, что не Елена, яростно напал на мой стул в офисе, и наполовину перегрыз одну из его ножек. А теперь еще и попугай пропал.

Елена оставила мне список высказываний птицы, с яркими комментариями от себя:

"Хлоя умная девочка" (Сомнительно. Е.); "Маникюрный набор"; "Где мой обед?" "Пойдем на вечеринку!" "Яйца в корзинке" (Это какая-то грубость? Е.); Три непристойности (Я отказываюсь писать их. Е.); "Хлоя, Хлоя, Хлоя"; "Хлоя хорошая девочка"; "Ушла к Майе, взяла твою глупую птицу с собой".

Последняя запись привела меня в недоумение, пока я не догадался, что это была шутка, адресованная мне своеобразным угловатым почерком моей сестры.

Я бросился к моей сестре раздосадованный, с намерением подвергнуть цензуре новость о том, что Елена переселилась ко мне. Я должен был знать, что после рыбного пиршества моя семейка будет тыкаться вокруг, в поисках скандалов и остатков трапезы.

Елена и моя сестра устроились на солнечной террасе Майи. Большое количество разнообразных пустых тарелок, бокалов и чаш усеяло край каменного парапета и широкие горлышки больших цветочных горшков Майи. Ни Майя, ни Елена не потрудились встать и предложить мне поесть. Они, должно быть, слегка перекусывали всю вторую половину дня, и теперь были слишком набиты, чтоб сдвинуться с места.

Елена подставила мне щеку, я ее слегка коснулся губами. Майя отвернулась. Наше поведение, казалось смутило ее больше, чем страстные объятия.

– Где попугаиха?

– Спрятана, – сказала Майя. – Она думала, что сможет терроризировать моих детей, но те дали сдачи. Мы должны были накрыть ее кастрюлей для ее собственной же безопасности.

– Я видел, что эта чума сделала дома, – пожаловался я, ища вокруг крошки, как несчастный воробей. – Я раздобуду клетку.

Мне удалось найти пару тусклых миндалин на дне чашки. Они были невкусные. Мне следовало бы знать, что никакие лакомые кусочки, отброшенные моей девушкой и младшей сестрой, не дадут достаточно пропитания.

– Я полагаю, что "два яйца в корзинке" означают тестикулы, – сообщил я им, использовав нейтральный медицинский термин, чтоб показать, что считаю их обоих за светских дам. – Хотя, если "маникюрный набор", это и из солдатского жаргона, то смысл ускользает от меня.

Майя сделал вид, что знает, и скажет Елене потом.

Они позволили мне сесть, кинули мне несколько подушек, и затем снизошли, чтоб выслушать о моем дне. Скоро я понял, что Елена рассказала Майе о деле, которое я расследую.

– Мне никогда не доводилось видеть самого Присцилла. Но он кажется тот тип, что я думал – высокая квартплата и низменные мотивы. Я начинаю склоняться к мысли, что Северина может оказаться права.

– Не смей и пробовать жалеть ее! – предупредила меня моя сестра. Мне показалось, что она и Елена обменялись понимающими взглядами.

Их реакция сразу же сделала мое отношение к охотнице за состояниями более благожелательным.

– А почему бы и нет? Что, если все составили о ней неверно судят? Что, если она просто девушка, желавшая обзавестись домом, и в отношении Гортензия Нова она действовала из лучших побуждений. А со всеми остальными, с кем она была связана, просто произошли несчастные случаи?