В канун Рождества - Розамунда Пилчер

Мы приняли ванну, что-то выпили, поужинали. И поднялись к себе в номер, потому что утром надо было рано вставать. Тут началось препирательство, прямо смешно. Оскар говорил, что будет спать на диване, поджав ноги, я на это не соглашалась и уверяла, что лучше мне лечь на полу, вместе с Горацио. В конце концов мы устали спорить, оба легли на кровать и тут же уснули.

Я не знала, что Оскара мучают ночные кошмары. Как он потом рассказывал, они начались сразу после катастрофы. Он даже стал бояться ложиться спать. Той ночью я проснулась от пронзительного крика и на какой-то миг ужасно испугалась. Потом поняла, что надо его разбудить. Он проснулся и начал рыдать, бедняга. Ему было так плохо… Я дала ему воды, успокоила, обняла, прижала к себе; вскоре он снова уснул. Я поняла, что ночами нельзя оставлять его одного. Когда мы поселились здесь, он сначала волновался, что подумают люди. Одна очень симпатичная женщина, миссис Снид, приходит сюда убирать. Оскар боялся, что она начнет сплетничать, и нас станут осуждать, а там — неприязнь, недоброжелательство. Но я сказала, что мне до этого нет дела, я и не подумаю уйти от него.

Может показаться, что я воспользовалась случаем и, когда Глория погибла, вторглась в жизнь Оскара. На самом деле все совсем не так. Оскар мне очень нравился, но он был мужем Глории, а ее я тоже очень любила, хотя, может быть, не так сильно, как его. Это трудно объяснить. Когда Оскар спросил, не поеду ли я с ним в Шотландию, я согласилась потому, что он был на грани отчаяния.

У нас сложились удивительные отношения, мы поддерживаем и утешаем друг друга. Мы стали близки примерно через неделю после приезда. Конечно, это было неизбежно. Он очень обаятельный человек и почему-то меня, старуху, тоже считает обаятельной. С тех пор ночные кошмары почти перестали мучить Оскара. Он все еще видит страшные сны, но не так часто, как прежде. Так что если среди ночи услышишь крики, не тревожься — я всегда с ним рядом.

Я ничего не утаиваю, никому не лгу. При первой же возможности посвятила во все миссис Снид. Она долго жила в Лондоне, и ее ничем не смутишь. К тому же она наш верный друг и кладезь полезных сведений. Когда я ей все объяснила, она сказала мне: «По-моему, миссис Фиппс, грех заставлять человека страдать, если можешь ему помочь. Ведь он в этом нуждается». Вот так. Теперь и ты все знаешь.

Они помолчали.

— Бедный Оскар, — вздохнула Кэрри. — Насколько тяжелее ему было бы без тебя.

— А Люси? Как быть с ней? Она, кажется, очень неглупа. Стоит ли ей все рассказать?

— Давай решим так: если она спросит, я скажу ей правду.

— Понимаешь, мы с Оскаром такие старые. Люси будет озадачена.

— Не думаю. Ведь у ее дедушки очень молодая жена и двое маленьких детей. Оскар ей явно нравится, и она, как и я, только порадуется за вас. — Кэрри положила руки на хрупкие плечи Элфриды, обняла ее. — Это так прекрасно, когда люди обретают друг друга.

— Как бы то ни было, Оскар пока еще не оправился. И не скоро оправится. Иногда он бывает так подавлен, что едва может говорить. Но я уже научилась не мешать ему. Он должен сам побороть свое горе.

— Это нелегко.

— Ах, Кэрри, дорогая, все нелегко. А сейчас не будем терять времени, день уже кончается. Я принесу тебе бутылку с горячей водой, и ты ляжешь.

Пятница, 15 декабря.

Вот мы и на месте. Сейчас десять часов вечера. Какой сегодня длинный день. Кэрри приехала к бабушке утром, около половины девятого. Такси ждало внизу, и мы отправились в Хитроу. Мама и бабушка пока остаются дома. Мама улетает во Флориду не раньше вторника. Когда Кэрри пришла, они еще даже не оделись. А ко мне в это утро обе были очень добры. По-моему, они чувствуют себя немного виноватыми из-за всех этих споров и ссор. Вручили мне красиво упакованные рождественские подарки. Я их положила к себе в чемодан. Мама дала мне на расходы сто пятьдесят фунтов, а бабушка — пятьдесят. Никогда не чувствовала себя такой богатой. Боялась потерять кошелек, но потом надежно спрятала его в новый шейный мешочек.

Полет прошел очень хорошо, нас совсем не трясло, в самолете кормили чем-то вроде завтрака. В Инвернессе нас встретил приветливый человек по имени Алек и привез сюда. На дорогах лежал снег, и мы ехали около часа с четвертью.

Криган очень старинный и красивый город. Здесь много больших домов и огромная церковь. Старая усадьба — изумительный дом, он гораздо больше, чем кажется на вид, он трехэтажный. Его сдавали внаем; здесь много мебели, которую, как сказал мне Оскар, привезли из Корридэйла — большого дома, где он бывал еще мальчиком и где жила его бабушка. Написала «много мебели», а на самом деле ее не так уж и много, нет ни картин и ничего такого. Гостиная и спальни — на втором этаже, а я сплю наверху, в мансарде, которую Элфрида приготовила специально для меня. Ей не пришлось ее красить — она белая и чистая, но зато она купила всю мебель. Вообще Элфрида такая добрая.

Ну вот. Моя комната. Потолок покатый и в нем слуховое окно с полосатыми жалюзи. Думаю, я никогда не буду их опускать, ведь можно лежать в постели и смотреть в небо. Будто ты не в доме, а на улице.

Кровать деревянная, темного цвета, на ней пуховое одеяло в белую с синим полоску и шотландский плед на случай, если замерзну. Еще есть белый туалетный стол с качающимся зеркалом и маленькими выдвижными ящиками и комод. Затем — ночной столик, лампа и у стены очень удобный стол. Наверное, когда-то это был кухонный стол, так как он сильно изрезан ножом, но вполне годится, чтобы писать дневник или, например, письма. Есть еще два стула, а на стене несколько крючков, чтобы повесить одежду. Вообще-то я взяла с собой мало вещей. Дощатый пол выскоблен, посередине лежит чудесный толстый пестрый ковер, а у кровати — овчина, на которую так приятно утром стать босыми ногами. Все здесь мне кажется необыкновенным и романтичным.

Элфрида и Оскар очень симпатичные. По-моему, они ужасно стары, но почему-то кажутся не старыми и рассуждают не так, как старики. Элфрида высокая и тонкая, с волосами апельсинового цвета. Оскар тоже высокий, но не такой худой. У него густые седые волосы, очень приятный голос и добрые глаза. Когда мы уезжали из Лондона, Кэрри мне рассказала, что его жена и дочь Франческа погибли в жуткой автомобильной катастрофе. И их собаки тоже. Я боялась встречи с ним — не знаешь, как говорить с человеком, пережившим такое страшное горе. Но он оказался очень славным, и, похоже, наше с Кэрри появление нисколько его не расстроило. Мы позавтракали, и он позвал меня прогуляться с ним и с Горацио. Горацио — это собака Элфриды. Было очень холодно, мы прошли по улицам, посмотрели на магазины, немного посидели в церкви, потом пошли дальше, пересекли поле для гольфа и вышли на побережье. Оно красивое, просторное и чистое, никаких пластиковых бутылок и другого хлама. Множество ракушек. Я нашла двух моллюсков. Пойду еще и возьму с собой Горацио.

Я по-настоящему счастлива. Никогда еще не жила в таком огромном доме. В нем замечательная атмосфера, как будто его всегда населяли добрые и веселые люди. За домом большой сад, но в это время года там почти ничего не растет.