Три факта об Элси - Джоанна Кэннон

– А я бы хотела отойти во сне, – доверительно сообщила я. – Вон как женщина из шестнадцатой квартиры. Достойный итог.

– Ты так говоришь, будто за смерть во сне дают награду!

– Вечером закрыть глаза, а к утру дело сделано. Я бы так выбрала.

– Флоренс, мы же не в агентстве путешествий.

Некоторое время мы сидели в молчании, глядя на море. Отлив обнажил влажный песок – гладкий, нетронутый. Не устаю удивляться, как океан смывает оставленные за день следы ног, разговоры и споры и все становится как новенькое. Ребенком я обожала гулять с Сетом по чистому песку. Он облаивал волны, наши следы оставались на пляже первыми, но я всегда оглядывалась и с грустью смотрела на нарушенную песчаную безупречность. Отец смеялся надо мной и говорил: «А как же, по-твоему, вообще получается песок?» Вот бы узнать, там ли еще следы лап Сета, погребенные под столькими днями других людей…

Скамья была холодной и жесткой, недоброй к старым костям. Поднялся ветер, и волны закручивались белыми узлами пены, мелькавшей вдали. По кромке воды шла женщина с собакой. Я попыталась вспомнить, что это за порода. Пес был из тех азартных, энергичных собак, которые бесстрашно носятся по волнам, поднимая тучу брызг, приносят палку и находят радость в самых неподходящих местах.

– А ну, Флоренс, – словно прочла мои мысли Элси, – что это за порода?

Я смотрела на следы, которые они оставляли на песке.

– Не лабрадор, – начала я, – и не далматинец. Я могу перечислить все породы, к которым он не принадлежит, но не могу понять, что же это за пес. Может, мне так и сделать – перебрать до конца и поглядеть, что останется?

– Это бордер-колли, Флоренс. Сможешь запомнить?

– Наверное, – пожала я плечами. – Знаешь, единственный недостаток смерти во сне в том, что уходишь в одиночестве.

– Ты не бываешь одна, – возразила Элси. – Если ты кого-то не видишь, это не значит, что их нет рядом.

Я поглядела на нее, но взгляд Элси был устремлен в морскую даль.

– С молоком и без сахара. – Подошедший Джек подал мне картонный стакан с маленьким гофрированным пояском и крышкой. – Берите двумя руками, погрейтесь.

Джек присел на край никому не посвященной лавки (я специально проверяла). Может, оставили свободные скамьи на случай, если вдруг вспомнят о тех, кто приходит на ум в последний момент.

Я грела пальцы о картонные стенки стакана.

– Странно, почему миссис Ханимен ничего не сказала о том, что у нас появился незнакомец с фамилией ее мужа.

– Миссис Ханимен живет в полусне, – сказал Джек. – Она пребывает в собственном маленьком мирке.

– Самое лучшее место, если хотите мое мнение, – вставила Элси, жадно вдыхая холодный морской воздух.

– Наверное, она просто не обратила внимания. – Джек сделал глоток чая. – Ну, появился некто с фамилией, которую иногда использовал ее покойный муж, исчезнувший шестьдесят лет назад…

– И совершенно на него непохожий, – добавила я.

Женщина с собакой была уже далеко у пирса – два живых пятнышка, не больше бисквитных крошек. Мне казалось, я их еще различаю, но, наверное, это был обман зрения.

Джек поставил свой чай на лавку.

– О чем вы думаете, Флоренс?

– Как вам кажется, – начала я, – мы сможем погулять по пляжу?

Идти по песку оказалось неожиданно трудно. А так и не подумаешь! Со стороны кажется, что ничего не может быть легче, но на влажном песке ноги сразу тяжелеют и гораздо быстрее устают. Через минуту каждый шаг дается с огромным усилием.

Джека хватило ненадолго, он привалился к одинокой скале.

– Я, пожалуй, тут подожду. – Он очертил палкой полукруг. – А вы погуляйте, если хочется.

Немного обогнав Элси, я ступала медленно и осознанно, оставляя следы на песке, и часто оглядывалась на них, заодно проверяя, не отстала ли подруга.

– Что ты делаешь? – крикнула она, но море украло ее слова и отнесло их прочь.

Шагая, я смотрела на волны: начинался прилив. Вода наползала на пляж, будто убеждая в чем-то песок, каждый раз все ближе, все успешнее. Должно быть, это инстинкт побуждает нас смотреть на воду: подспудно мы понимаем важность моря и следим за ним, убеждаясь, что оно не пропало.

Я остановилась снова поглядеть на следы, и Элси меня нагнала.

– Ты не устала? – спросила она.

Но я ответила, что в порядке. Я хочу походить, оставить побольше следов. Элси спросила почему, но я пошла дальше по пляжу.

– Да куда ты припустила-то, Фло? – крикнула подруга. – Что на тебя нашло?

Если бы мы в детстве остановились и подумали, что однажды вернемся сюда, скрюченные и седые, если бы нам дали на секунду представить, как мы будем сражаться с ветром, чтобы не упасть, как наши ноги станут робкими и неуверенными, может, тогда мы не стали бы торопиться и насладились мягкими, легкими днями чуть дольше, когда тело послушное и сильное, а ум не знает мучительных сомнений. Может, мы протанцевали бы нашу юность немного медленнее.

У воды было холодно. Гораздо холоднее, чем вверху, на скалах. Я застегнула верхнюю пуговицу пальто, и Элси это увидела.

– Здесь страшный холод, Фло, – прокричала она. – Надо возвращаться!

– Что ж ты свой шарф не надела, – крикнула я ей, – который тебе связала Гвен? Красный!

И тут я замедлила шаг.

Я чувствовала, как воспоминание протискивается наверх из глубин памяти. Сперва я даже не понимала, что́ это, только знала – нечто важное. Это как проснуться утром, когда накануне случилось ужасное, и не сразу вспомнить, что произошло. Я знала, пройдет одно мгновение, прежде чем я вспомню, и все изменится.

Когда воспоминание добралось до сознания, я спохватилась, что застыла на месте и смотрю на песок. Я повернулась поглядеть на Элси, подруга тоже стояла неподвижно, только ветер играл краем пальто и прядью волос.

Элси направилась ко мне.

Я ничего не сказала. Сунув руки поглубже в карманы, я всматривалась ей в лицо, ища подсказку, потому что это воспоминание породило целый хоровод других.

– Это была ты, – сказала я.

Она не ответила.

– Это ты, – повторила я. – Ты была в машине с Ронни в ту ночь! Что-то красное, деталь одежды, которую видела Мейбл. Это твой шарф!

– Да, это был мой шарф.

Соленый воздух стал жестким, от него саднило глаза и губы, он въедался в кожу и заполнял рот вкусом моря, убивая все другое.

– Почему же ты не призналась? Почему ничего не сказала?

– Мы еще тогда сказали все, что надо было, много дней не говорили ни о чем другом.

– Да? Не помню. Не было такого!

– Флоренс, ты просто забыла.