Тени нашего прошлого. История семьи Милтон - Сара Блейк

– Мы должны были предложить ему остаться у нас, – сказал Данк.

– Она не просила, – покачал головой Огден.

На поверхность памяти сквозь толщу лет всплыло лицо Эльзы, каким оно было в тот вечер на террасе у Лоуэллов, решительное и замкнутое – словно рука, высунувшаяся из моря. И ее голос, ее презрительное о! зазвучало в голове Китти, как вибрация колокола, заглушенного натянутой веревкой.

Китти аккуратно поставила бокал на приставной столик.

– Мне нужно переодеться к ужину у Уилмердингов, – сказала она и встала с дивана.

Наступило первое августа, и словно по сигналу колокола на скачках большая часть Уолл-стрит сорвалась с места. В «Милтон Хиггинсон» остался лишь необходимый минимум персонала. Лен бродил по коридорам опустевшего офиса, приходя каждое утро, чтобы усесться за свой рабочий стол, просмотреть счета, которые ему приносили, сделать телефонные звонки, на которые никто не ответит до Дня труда; ему нравилось быть одиноким часовым. В тихие послеобеденные часы, когда окна были распахнуты настежь, он продолжал изучать архивы компании, полный решимости до возвращения партнеров из отпуска составить список подходящих кандидатов для идеи, которую он предложил мистеру Милтону.

Как-то вечером в середине месяца Лен открыл один из последних ящиков в архиве. Толщина единственной папки указывала на то, что у фирмы давняя история отношений с этой компанией; Лен отнес ее наверх, положил на свой стол и открыл в поисках заметок Огдена. «Вальзер групп» была немецкой сталелитейной компанией, которую Огден обхаживал в двадцатые, и первая инвестиция была сделана в 1929-м. Договор подписали 19 июня того же года. Несколько страниц с перечислением продукции – в основном шпильки для волос и кухонные краны. Лен быстро листал страницы, отмечая явные признаки удачного капиталовложения – показатели компании стабильно росли на протяжении следующих пяти лет, вплоть до 1935-го: в июле этого года Огден и Вальзер подписали второе соглашение. Рядом с подписью Вальзера – печать со свастикой.

Лен оттолкнул от себя соглашение, словно обжегшись.

Потом медленно и методично пролистал все документы в папке. Третьего письма, разрывающего соглашение, не было. Не было вообще ничего. Ничего, что отменяло бы эти два документа. Фирма «Милтон Хиггинсон» придерживалась заключенных соглашений всю войну. А возможно, делала новые инвестиции. Лен, словно в трансе, встал и направился в мужской туалет в дальнем конце офиса, где открыл кран, сложил ковшиком руки и наполнил их холодной водой. Выпил, снова набрал воды, снова выпил, набрал в третий раз и вылил себе на голову.

Джоан. Ее имя вырвалось из горла, словно рыдание.

Он поднял мокрую голову, с которой падали капли, и посмотрел в зеркало. Именно тогда ему подумалось, что Огден Милтон с самого начала хотел, чтобы он нашел эти документы.

Лен отвернулся и пошел к своему столу; не думая ни о чем, он вернул все папки на место. За исключением «Вальзер групп». Потом аккуратно сложил все в прежнем порядке. Кроме двух соглашений.

Лен снова прочел их, положил к себе в портфель и защелкнул замок. А потом шел домой по раскаленному городу, почти бежал, ничего не видя вокруг.

– Редж, – окликнул он, войдя в квартиру. В комнатах было тихо, окна открыты. Лен вошел, положил портфель на стол, подошел к окну, обернулся и снова позвал: – Редж?

Его взгляд упал на сделанные «поляроидом» фотографии, прикрепленные над диваном. Не заметить их было невозможно – все лица, смотревшие из картонных рамок, хотели, чтобы человек с фотоаппаратом исчез.

Лен долго разглядывал их, потом отвернулся и направился на кухню. Лампочка в открытом холодильнике светилась в темной комнате, словно костер в лесу. Он достал пиво, вернулся в комнату и сел под фотографиями Реджа, пытаясь понять, на каком он свете.

В тот вечер в «Пятерке» было жарко, темно и многолюдно, и Редж с Моссом устроились за маленьким столиком у края сцены. Квартет под названием «Шариковые ручки» настраивал инструменты на сцене, и сквозь гул голосов пробивались только звуки пианино. У них сложилась привычка ходить в бары вдвоем, молча сидеть и наблюдать. Собирать информацию, подумал Редж в один из вечеров. Обоим казалось – хотя они не говорили об этом вслух, – что этим летом они пребывают в каком-то промежуточном состоянии, топчутся на месте. Мосс передвинул свой стул так, чтобы оказаться спиной к ударной установке и лицом к залу; он смотрел на людей и барабанил пальцами по столу, напряженный и отрешенный – таким его Редж раньше не видел.

В конце недели он должен был уехать в Мэн вместе с семьей. А потом… Мосс скользнул взглядом по трем мужчинам за соседним столиком. Их ноги отбивали ритм. Мосс смотрел. Не в такт. Он покачал головой и улыбнулся, хотя на душе у него скребли кошки.

Что он хочет? Вопрос, дремавший в глубине сознания, вырвался на свет. Выглянул, а затем снова нырнул в темноту. Руки служанки, одергивающие его белую рубашку и заправлявшие ее за пояс, слегка подталкивающие его вперед. Тут пригладить, там подтянуть, повернуть – и вот он появляется в гостиной, ловя на себе быстрый оценивающий взгляд матери. «А это Мосс, – говорит она, улыбаясь людям, которые сидят с коктейлями в устланной коврами комнате. – Наш старший».

Он посмотрел на Реджа, который сидел абсолютно неподвижно и курил, склонив голову набок. Моссу хотелось провести следующий месяц в прокуренном баре, слушая музыку вместе с Реджем. А не на острове. Не там, в самом красивом месте на земле. Где хватка Милтонов была такой сильной, что он не мог дышать.

– Ты знаешь Лоррейн Хэнсберри? – тихо спросил он, разглядывая парочку за дальним столом.

– Потому что я негр из Чикаго?

– Не-е-е-т. Нет. – Мосс повернулся к Реджу, нисколько не обидевшись. – Я имел в виду, видел ли ты «Изюминку на солнце»?

– А ты?

Мосс кивнул.

– И?

– Я впервые увидел свою историю на сцене.

– Твою историю?

Мосс кивнул, глядя в глаза другу.

– Что-то захотеть, захотеть очень сильно. Хотеть, хотеть и знать, что это невозможно… невозможно. То, что ты хочешь, совсем рядом, у самой поверхности. Но недостижимо. А желание не пропадает.

Редж посмотрел на него.

– О чем это ты? – в его тоне сквозило раздражение. – Ты можешь получить все, что пожелаешь.

– Нет, Редж. – Мосс прищурился. – Не могу.

Барабанная дробь прозвучала резко, словно выстрел, так что они вздрогнули – Филли Джо Джонс на ударных повел их за собой в музыку; палочки в его руках мелькали, высекая ритм, словно спички огонь, вдыхали жизнь, опьяняли; затем вступил потрясающий Джим Моллоу со своей трубой, медленно, словно девушка, которая впервые пришла на вечеринку и мнется в нерешительности; а барабаны все гремели, оглушали, и Мосс вскрикнул и повернулся к Реджу, который кивнул ему; а затем труба вывела долгую ноту, золотистой спиралью повисшую у них над головой, и Редж перенесся в то место в переулке, где они обычно встречались с Леном, чтобы идти в школу, а потом еще дальше, к отцу и к матери, закутанной в меха: она выглядывала в окно их большого черного «бьюика», выпростав обнаженные руки из меха, а отец сидел, закинув ноги на приборную доску, и оба смотрели на него, идущего к ним, чтобы прокатиться к озеру. Он видел плечи отца и шляпку матери, а потом они поехали, с опущенными стеклами. Была весна, ветер приносил легкий запах гнили от выброшенной на берег сельди, и они все ехали и ехали, а когда оказались на берегу озера, отец притормозил, свернул на обочину и остановился, не выключая двигатель.