КГБ Андропова с усами Сталина: управление массовым сознанием - Георгий Почепцов

Понимание стабильности системы у разных страт разное. Стабильность с точки зрения партийных органов и спецслужб отличалась от стабильности творческих людей, которые, по сути, своей профессии направлены на разрушение рамок, поскольку искусство живет новизной, а не повторением.

По этой причине КГБ подбирало ключи и входило своими людьми в структуры, которые могли представлять опасность, даже чисто потенциальную, а это именно творческая интеллигенция. В результате Пятое управление имело взгляд изнутри, который всегда является более точным, чем взгляд внешний. Тем более в Союзе, где четко разграничивалось, что можно сказать публично, а что — дома, что для всех, а что только своим.

КГБ интересовался всеми: писателями, режиссерами, актерами, учеными, музыкантами, поскольку потенциальная опасность могла таиться всюду. СССР был идеологической страной, поэтому борьба шла не столько за реальность, как за правильный рассказ о ней.

Федор Раззаков говорит: «„Машину времени” стали опекать с середины 70-х. Опека заключалась в установке: какие песни петь, какие темы затрагивать. В группу был внедрен Александр Котамахин. Он как бы случайно познакомился с Макаревичем, когда тот с другом и девушками ехали отдыхать на юг. Зашел к ним в купе с портвейном. Рассказал, что занимается йогой, заинтриговал… Так случайный попутчик превратится сначала в наставника „машинистов” по части индийской экзотики, а затем станет их звукооператором.

Рядом с „машинистами” в ту пору объявился еще один кадр — завотделом культурно-массовой работы в МГК КПСС Лазарев. Человек, про которого сам Макаревич говорил: „У него погоны из-под пиджака просвечивали”. „Машина времени”, ведя внешне жизнь по-рок-н-ролльному свободную, на самом деле находилась под надзором чекистов. Обращу внимание на совпадение: в марте 1976 года состоялся таллинский фестиваль (на который разрешили поехать „Машине времени”), проходивший под колпаком КГБ, а спустя несколько месяцев Андрей Макаревич женился на Елене Фесуненко — дочке известного журналиста-международника Игоря Фесуненко (стоит ли напоминать, что среди журналистов-международников чуть ли не половина — либо сотрудники КГБ под прикрытием, либо доверенные лица комитета). Случайно они познакомились или их встреча была подстроена? Бывшие чекисты не дали мне прямого ответа, лишь иронично улыбались… Для КГБ эта связь могла быть на руку — держать Макаревича под недремлющим оком через окружение его жены и тестя» [3].

Часто, наверное, наблюдение и запреты были перестраховкой, поскольку запретив, ты никогда не проиграешь. Вот какая история случилось из-за того, что автор сценария «Ну, погоди!» Ф. Камов эмигрировал в Израиль: «На всякий случай начальство прикрыло „Ну, погоди!”. Вскоре Анатолию Папанову в Кремле вручали награду. Председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Подгорный поинтересовался, когда ждать продолжения „Ну, погоди!”. Папанов ответил, что продолжения не будет. „У них на студии конфликт. Кто-то там за границу уехал”. „Ну кто-то же остался! — воскликнул Подгорный. — Между прочим, мне этот мультфильм нравится. И моим детям. И товарищам тоже”. Папанов передал на студии мнение члена Политбюро Подгорного. Мультфильм вновь запустили в работу» [4].

Кстати, Волка озвучивал Папанов, поскольку Высоцкий, которому предлагали авторы, оказался в опале. И это ставит крест на истории о Высоцком как суперагенте КГБ. Интересно, что статью эту о детском мультфильме написал корреспондент Комсомолки Е. Черных, который обычно сообщает в газете сведения из прошлых операций КГБ.

Создателей мультфильма «Летучий корабль» вообще обвинили в диссидентстве, собирались его закрыть. И все из-за припева к песенке Водяного в исполнении А. Папанова [5]. Это была реакция на слова: «Эх, жизнь моя жестянка, да ну ее в болото, живу я, как поганка, а мне летать охота». Комиссия справедливо посчитала: «Как же может положительный герой советского мультфильма жить, как поганка?»

И по этому же мультфильму на музыку М. Дунаевского в безобидной детской песенке «Я — Водяной» нашли и другие политические подтексты. Председатель Гостелерадио СССР С. Лапин спросил: «Куда это они собрались лететь? Не в Израиль ли случайно?» [6].

На сдаче мультфильма «Падал прошлогодний снег» режиссеру А. Татарскому пришлось тоже помучиться: «На сдаче „Снега” у меня было предынфарктное состояние, — рассказывал Александр Татарский. — Мне заявили, что я неуважительно отношусь к русскому человеку: „У вас всего один герой — русский мужик, и тот идиот!”. После разноса „Снег” пришлось перемонтировать и кое-где переозвучить. Высоколобые начальники устроили партийное собрание, на котором прокручивали каждый кадр: не зашифрованы ли там тайные послания иностранным спецслужбам?»

Мучения были и с Чебурашкой: «После выхода мультфильма на экраны в одной из газет появилась статья с заголовком „Кто усыновит Чебурашку?” В ней говорилось, что Чебурашка — беспризорник, у которого нет родины! Да и крокодил Гена тоже хорош, ищет друзей по объявлениям, а их нужно искать в коллективе!»

У Ю. Энтина свои воспоминания, ему, например, запретили песню «Лесной олень», но «именно за „Лесного оленя” я в 1973 году получил свою первую премию. А „Антошку” в свое время запрещали потому, что Шаинский якобы украл эту мелодию у Мулермана, из его песни о хромом короле. Но были и более серьезные истории. Например, песня Водяного в советское время так и не была издана, потому что в вышестоящих инстанциях решили, что это… песня диссидента. Сказали, что слова „Эх, жизнь моя, жестянка, да ну ее в болото! Живу я, как поганка…” мог петь только человек, недовольный существующим строем. А песню Маркиза из кинофильма „Достояние республики” обвиняли в пропаганде… детского алкоголизма, она ведь начиналась словами: „Шпаги звон, как звон бокала, с детства мне ласкает слух”. В 1985 году, когда готовился к выходу сборник моих лучших песен, Горбачев начал свою антиалкогольную кампанию. В результате ни первая, ни вторая песня в него не вошли. А мне тогда здорово влетело. Помню, как стоял в дубленке в издательстве „Советский писатель”, а „правильные” писатели и чиновники сидели развалившись и прорабатывали меня» [7].

Или еще факты: «Из-за строчки „Величество должны мы уберечь от всяческих ему ненужных встреч” девять месяцев не выходила пластинка „Бременские музыканты”. Фильм уже вышел, аона была под запретом! Ну и апофеоз всего этого — слова из той же сказки „Нам дворцов заманчивые своды не заменят никогда свободы!”. В этот момент как раз построили Кремлевский дворец съездов. Вот и сочли, что это намек. „Чунгу-Чангу” критиковали за пропаганду чужой страны: а вдруг она капиталистическая?!»

Мы видим, что любые ассоциации могут вдруг превратиться в политические и остановить выход на экраны. Советского человека защищали от любых отклонений от единой линии, даже в детстве.

Еще более бурный роман с цензурой был у Э. Успенского. Он вспоминал: «Придирок от цензуры была масса, порой наиглупейших. Например, в Отделе рукописей сказали, что друзей нельзя находить по объявлению, как это делает Чебурашка — только в коллективе! Говорили, мол, почему это Гена с Чебурашкой собрали металлолома больше, чем пионеры — здесь явное недоверие к пионерской организации. При создании мультика решено было собранный металлолом разделить поровну» [8].И еще: «Цензура тут тоже придиралась. Сказали, мол, убери слова Шарика про то, что мясо надо покупать в магазине, потому что там костей больше. Я сказал: „Не буду”. Скандал. Но все же добился, чтобы опубликовали без этих правок».