Паноптикум - Элис Хоффман

Взяв с собой пса, я ходил милю за милей. Надеялся, что таким образом удастся развеять колдовские чары, завладевшие мной. Ходьба всегда была для меня тонизирующим средством, она приводила в порядок мои дух и разум. Но сейчас мне становилось только хуже, чары еще больше околдовывали меня. Я заблудился в собственных мечтах и желаниях. И тут я вспомнил то, что увидел Хочман на моей ладони. Внутри меня текла река. Она была такой же частью меня, как и все остальное в моей жизни, и я плыл по ней. Я чувствовал, что схожу с ума в плену своей страсти, и подумал, что справиться с поразившим меня недугом я смогу только с помощью другого человека, пережившего подобное, – отшельника. Говорили, что именно несчастная любовь прогнала его в лес, прочь от людей.

Не надо было ломать голову, чтобы найти его. Он ловил рыбу в одном из своих любимых мест.

– Ты что, пришел проверить, не умер ли я еще? – спросил он, протянув мне фляжку с виски, которая всегда была при нем. Я сделал глоток. – Ты выглядишь так, словно собрался на тот свет раньше меня. Что у тебя с рукой?

– Сломали.

Врач, который вправил мне кости и наложил шину, предупредил, что рука, конечно, будет действовать, но, вполне возможно, останется искривленной и не такой сильной, как другая. Мне повезло, что полицейские не знали, что я левша, и изуродовали мне правую руку. И теперь я управился с леской одной левой, что произвело впечатление на отшельника. Я надеялся, что даже с одной дееспособной рукой смогу заниматься фотографией. Но все же не решался проверить, что у меня получится, боясь, что вместе с рукой пострадали и мои скромные способности.

– Сломали? Кто? Почему? – При всей своей показной враждебности к людям он не понимал бессердечия и жестокости других. – Просто для развлечения? Или ты предал кого-то? Помешал каким-то лиходеям?

– Сломали за то, что я влюбился. В русалку.

– Это нельзя ставить тебе в вину, – рассудительно произнес голландец.

– А вы любили кого-нибудь? – решился я спросить его.

Отшельник взглянул на меня угрюмо.

– Это, конечно, не мое дело, – поспешил добавить я.

– Думаешь, мне хочется болтать о своих злоключениях? Я сбежал сюда от городской жизни. Не мог вынести того, как люди относятся друг к другу, как они портят все, к чему ни прикоснутся. А теперь, похоже, город достает меня и здесь. Скоро они проложат бетонные мостовые вот под этими самыми деревьями.

Жена Бека Аннета тоже происходила из голландской семьи. У нее развилась болезнь легких, когда ей не было еще и двадцати, и она умерла на их супружеской кровати, которую отец Бека изготовил для них в качестве свадебного подарка из ствола исполинского тюльпанного дерева, посаженного, согласно легенде, в тот день, когда Генри Хадсон[27] впервые встретил индейцев племени ленапе в 1609 году. Название «Манхэттен» произошло от их слова, означающего «большой остров», каким Манхэттен был тогда, да остается и сейчас. Ленапе были искусными стрелками из лука и охотниками, они верили, что по Млечному Пути, который они называли Звездной Дорогой, души умерших отправляются в загробный мир куда-то на небеса.

Бек стал отшельником вскоре после смерти жены, бросив свою маленькую ферму на произвол судьбы. Его овец и коз разобрали соседи, а из цыплят выросли одичавшие куры, чьих потомков Беку случалось встречать и в лесу. Его жена заботилась о цыплятах и пускала их в дом во время непогоды, а их потомкам приходилось выживать в дикой местности после того, как ее, молодую и здоровую, сразила неожиданная болезнь, которая за каких-то две недели свела ее в могилу.

– Я и не знал, что вы были женаты, – сказал я. – Сочувствую вам.

– А что ты знаешь? – пробормотал Бек.

– Похоже, очень мало. Буду рад, если вы вразумите меня.

Голландец расхохотался.

– Ты обратился не по адресу.

– Скажите, а вы сожалеете об этом?

– О ее болезни? Ты что, идиот? Конечно, сожалею. Стояли холода, а наш дом плохо отапливался. Выразить невозможно, как я об этом сожалею. Если бы я был богат, то она, может, и не заболела.

Я помотал головой и объяснил, что я имел в виду, жалеет ли он о том, что женился, и о своей любви, доставившей ему такую боль. Он уставился на меня.

– Ты спрашиваешь, лучше ли мне было бы, если бы я не встретил свою жену, не женился и не потерял ее? Я тебе вот что скажу: один день с ней был лучше, чем вся жизнь без нее.

Меня поразило, с каким чувством он это произнес. Я не ожидал такого от этого грубоватого человека. Мы помолчали, думая каждый о своем. Неожиданно стайка птиц – по-моему, перепелок – выпорхнула из-за кустов, и мы оба испуганно повернулись, словно ожидая увидеть привидение. Я повторил уже высказывавшееся мной мнение, что духи обитают с нами рядом.

– Ничего против них не имею. Буду счастлив, если они примутся ходить за мной по пятам, – сказал Бек, наблюдая за птицами, улепетывающими в папоротники.

Когда я собрался уходить, он поздравил меня.

– С чем это? – удивился я.

– С тем, что ты способен на человеческие чувства.

Я пошел домой берегом реки. У меня было странное чувство, что, став друзьями, мы с отшельником тут же распрощались навсегда. Может быть, поэтому он и поделился со мной сокровенными подробностями своей жизни, чтобы хоть кто-то о них знал. На земле я заметил следы, и по моей спине пробежал холодок. Возможно, птиц спугнул не бестелесный призрак, а какой-то вполне осязаемый вурдалак из плоти и крови. Митс тут же взял след и провел меня по нему до Старой Почтовой дороги. Что касается птиц, то они оказались не куропатками, а одичавшими курами, прятавшимися в подлеске. На дороге я заметил свежие следы лошади. Было похоже, что здесь только что побывали. Вряд ли это было совпадением. Я подумал, что, может быть, кто-то следил за мной. Это было странно – и, главное, по какой причине?

На следующий день я не мог избавиться от непонятного чувства, охватившего меня после прощания с Беком. Я подумал, не осталось ли во мне что-то от способности читать чужие мысли и угадывать будущее, которой я обладал в детстве. Возможно, это чувство появилось у меня не напрасно, и Беку угрожает опасность. Я не мог так это оставить и немедленно отправился в лес, даже не взяв с собой Митса. У меня возникло чувство, доходившее чуть ли не до паники, что я до сих пор превратно понимал смысл жизни и окружающий мир. Я был уверен, что выбросил на ветер значительную часть своей жизни. Только сейчас до меня дошел смысл того, что сказал отшельник: о любви невозможно сожалеть. Мне хотелось поблагодарить его за откровенность, с какой он говорил.