Дорога мстителя - Алексей Доронин

И опять Саша слышал удары кнута, на этот раз насчитал не меньше десяти. Он сидел на чердаке, пока все не прошли. Подождал ещё какое-то время, потом спустился, выкатил тачку на дорогу и продолжил путь. Шёл он медленно, чтобы не догнать конвой, прислушиваясь и присматриваясь.

Чуть позже снова пришлось искать укрытие – по дороге гнали табун лошадей. Их было около двадцати, и смотрелись животные куда более ухоженными, чем люди в прошлой колонне.

Ещё через пару часов проехал чадящий грузовик с деревянным кузовом в сопровождении двух мотоциклистов. Младший услышал блеянье запертых в кузове овец.

Странно. Он считал, что овец перегоняют своим ходом, в сопровождении чабана и одной-двух пастушеских собак. Потом сообразил, что этих везут далеко.

«Может, племенные овцы, отборные. Большая ценность».

Больше никто не показывался, но на шоссе мститель вернулся только с наступлением сумерек. Он решил, что теперь будет идти по ночам. По крайней мере, пока не снизится активность врагов. Надоело без конца прятаться и пережидать. Похоже, недавно прошла какая-то операция, теперь возят трофеи.

Саша бодро зашагал, толкая перед собой тачку. Светила луна; небо ясное, звёздное, бесконечное; тёплый ветерок доносил запахи травы… Как хорошо, спокойно! Давно надо было перейти на ночной образ жизни. Страха он не чувствовал. У него есть оружие, есть цель, есть план. Он – ночной мститель. На тачке, ага… Неожиданно взгляд зацепился за что-то, выбивающееся из общей благостной картинки.

Он включил фонарик. В канаве лежали мертвецы. Похоже, из пешей колонны. Двое, из них один – парень, примерно его ровесник, другой – пожилой. Лежали валетом, будто спать прилегли. Крестьяне, причём не из зажиточных. Оба истощены. Серая рваная одежда из мешковины. У обоих разбиты головы. Может, дубинкой со свинцовым навершием, или плетью с грузом на конце. Саша такие штуки видел.

Что интересно – оба босые. Ноги чёрные, как у негров, с кровавыми трещинами и лопнувшими пузырями мозолей. Не ясно только, они так и шли босиком, в качестве наказания, или надсмотрщики забрали обувь уже у мёртвых? Хотя, скорее всего, перед ним – не заключенные, а рабы. А их хоть немного, но берегут. Тогда надсмотрщики могли отдать обувку собратьям казнённых, вряд ли для себя позарились.

Как ни жутко звучит, но даже эти надсмотрщики не из самых плохих. Бывают и похуже. Крестьян убили сразу, без садизма. Он вспомнил, как говорил Ермолаев: «Только за дело они карают, только за дело!». Видимо, скверно вели себя в дороге.

Саша сжал зубы, лицо сделалось каменным. А ведь эти люди ему – никто. К тому же он плохо чувствовал боль тех, кто был для него незначим. Будь они живы, он вполне мог бы пройти мимо, лишь бы не менять свои планы. И огорчился бы только из-за того, что придётся испытывать чувство вины.

Он понимал чудовищность того, что увидел. Каждая такая картинка – ещё один небольшой должок, который снимется, только когда сможет сделать большую зарубку на прикладе. Пока же там расположились несколько мелких.

Когда-то Пустырник его за это отругал: «Какого… ты портишь казённое оружие?».

На рассвете перекусил томской тушёнкой, купленной у Марата, сухарями, съел немного уфимской пастилы. Костёр разводить не стал, поэтому обошёлся без чая.

Может, и хорошо, что нет коня. Много мороки. Вдруг с разговорами бы приставал?

«Интересно, фраза „монгольское иго“ – от того, что лошади монголов говорили: „Иго-го-го“?».

Посмеялся сам с собой. Он давно привык быть своим собеседником. Сделал пару записей в блокноте и улёгся спать в рощице неподалёку от дороги.

Снилось ему, что он космонавт, один среди чужаков. Пытается общаться с инопланетными существами. А они его всё никак не понимают.

Под вечер, когда Саша проснулся, его отражение в лужах, оставшихся после недавнего дождя, плясало и кривилось, но было узнаваемым. Винтовка за спиной, посеревшая и потемневшая одежда, те же, но более стоптанные и запылённые ботинки, похудевший рюкзак, тачка с добром…

В глазах всё ещё решимость, хоть и оттенённая усталостью. Как в вестерне – одинокий странник, один против всех, против целой армии, но он, конечно, обречён на победу. Всадник апокалипсиса на трёхколёсном велике. Вот только сломался велик. Пал смертью храбрых.

На самом деле всё не так радужно. Вспоминать свою наивность в самом начале пути, когда он только-только остался один, без отряда, было смешно и горько. Младший многое узнал и многому научился. А ещё осознал свою слабость во враждебном и сложном мире, в котором не то, что помощи искать глупо – лучше вообще не показываться никому на глаза без лишней надобности.

И то, что он прошагал тысячу километров и проехал столько же, никем не узнанный и не остановленный, не съеденный и не застреленный… само по себе выглядело чудом. Но впереди, он знал, ожидало нечто ещё более трудное. А силы свои и умения Саша оценивал уже более трезво, чем в начале. Только в оценке последствий пока был неразумно оптимистичен.

Знал бы он, что еще придётся увидеть, что перенести, и как мало будет с этого проку… повернул бы назад прямо сейчас. Придумал бы тысячу оправданий, вернулся бы куда угодно – в Уфу, к Лене… или поселился в любой деревне, нашёл бы другую жену, завёл хозяйство и детей, но никогда больше не стал бы связываться с теми, которые называли себя Орда и несли миру Железный Закон и Порядок.

Июль 2075,

Внешний Санкт-Петербург

Они проезжали мост Бетанкура, и Данилов вспомнил, как пришёл сюда беглым невольником. Он тогда чувствовал себя варваром, увидевшим вечный город Рим; бедным родственником, не просто нищим, а ещё и раздавленным. Выгоревшим полностью. Где он только не побывал. И скитался, и батрачил, и в Орде жил…

Он не нашёл тех, кого искал. Уже смирился, что деда и Женьку не спасти. Уже не был уверен, что хочет хоть кого-то спасать. Конечно, раны затягивались, но их постоянно бередили. И добавляли… Их накопилось столько, что никакие скитания не могли его исцелить. Слишком много человеческой жестокости и низости он видел, как неприкрытой, так и облачённой в высокие слова.

Каким же наивным и отбитым надо быть, чтобы надумать в одиночку прийти в логово Дракона и победить?! Это же так просто, ага – стоит сделать один удар, как сразу свет воссияет. Только ребёнок, переигравший в компьютерные игры и насмотревшийся боевиков, мог надеяться на хэппи энд. Хотя теперь таких детей в мире – единицы. Финал оказался закономерным. И он благодарил судьбу, что сумел вырваться.

Только Питер, холодный и безразличный, плюющий и на него, и на всех, никого не выделяющий, мрачный и безумный, позволил ему снова стать собой и подлатать израненную душу. Пусть не плотью, а какой-то искусственной тканью, поверх которой наросла такая же фальшивая кожа.

Город показал ему, что его боль – обыденность. Что альтернативы нет, и единственный выход – стать жёстче и забить на всё и на всех. В общем-то, весь путь учил его этому, и ордынцы немало добавили, а тут уроки окончательно закрепились. Хорошие были учителя. Никто в Питере не оправдывал мерзости словами о величии и возрождении. Их просто творили, и всё.